— Спасибо за комплимент, — я зарделась как маковая роза, разворачиваясь к своему собеседнику, — вам понравилось?
— Понравилось ли мне, как мы с вами обули этого маленького засранца? — в темных глазах господина Эрнста заискрилось удовольствие. — Да, госпожа ведьма, премного благодарен вам за эту восхитительную возможность. Только будьте осторожны впредь — на этом рынке есть слабые ведьмы, и они ваш приметный браслетик увидят и поймут, кто перед ними. Роста не любят, но за обман кого другого — могут и побить.
— Спасибо, господин, — я очаровательно улыбнулась и подумала, что я в принципе на этот рынок с блокиратором на запястье приходить не хочу.
— Ну, бросьте эти реверансы, госпожа ведьма, — покачал головой лепрекон, — вы уже мне нравитесь, вы уже мне помогли. Я вас внимательно слушаю.
Ох, мой звездный час. Неужели ты пришел?
14. Глава о совершенно несносных вампирах, которые не поддаются никакой дрессировке
Вопреки моим ожиданиям, для господина Эрнста “пуговичный вопрос” не был столь ничтожным, как мне казалось.
Он был знаком с бывшими хозяйками дома ди Бухе — причем, похоже, со всеми тремя по очереди, и узнав, что я венчаю этот список, окинул меня взглядом, цыкнул, и даже пробормотал: “Может, и сработает…”
Что сработает? Каким именно образом — я не поняла, а вредный лепрекон от дальнейших комментариев воздержался, предложив мне перейти от слов к делу, то есть представить уже товар лицом.
Пуговицы я из сумки выгребала кулечками.
Самые простенькие, скромные, блеклые и одиночные я загодя выбрала и завернула в упертый из-под носа у Триша кусок пергамента.
Разумеется, дворецкий все выдал бы мне и так, но стащить было интереснее. Тем более мы с Вафлей провернули целую операцию — пока она тащила со стола ложку — я стащила кусок пергамента.
Пуговицы поинтереснее — серебристые, с гербами и камушками, да еще не единичные, я выбрала отдельно, приложив к открученным от тех выпендрежных плесневелых камзолов, здраво рассудив, что за благолепие обычно платят лучше. А еще я натерла всю эту красоту до блеска, чтоб глазки потенциального потребителя смотрели и радовались.
И я не прогадала.
— Вот это, — палец лепрекона очертил в воздухе полукруг над “сирыми и убогими”, составлявших пуговичное большинство, — полтина медянок.
— Три четверти серебрянки, — я не собиралась сдаваться без боя. Тем более — посреди рынка-то.
— Только в честь нашего знакомства, Марьяна, — лепрекон закатил глаза. Он воспринимал меня какой-то маленькой девочкой, — и в честь моего глубочайшего уважения к ведьмам вашего рода. Ди Бухе, разумеется, а не тех Елагиных, что понаехали в Завихград вслед за Матильдой.
Две монетки, одна — с цифрой "50" на аверсе, вторая с цифрой "25" перекочевали из маленькой лепреконьей ладошки в мою.
— Ужасно приятно, что вы так цените леди Матильду, — я радостно улыбнулась, а потом кивнула на кучку пуговиц получше, — а эти? Не берете?
— Отнюдь, — лепрекон фыркнул и сгреб пуговичную аристократию в горсть, — золотые, серебряные, с инкрустацией. Вы ведь обдирали их сами? С уже готовой одежды?
— Как вы угадали? — с интересом уточнила я.
— Я шью Завихградцам уже вторую сотню лет, — усмехнулся господин Эрнст, — я даже могу припомнить семью, которая заказывала у меня камзольчики с этими пуговицами. Мои старые клиенты, с детьми, которые очень ценят модный ныне винтаж. Я не скажу, откуда взял сей портняжный антиквариат, но обязательно включу его в стоимость того или иного предмета гардероба.
Ах, так…
— Ну, тогда я хочу злотый, — я решила, что если наглеть, то космически, раз уж мой собеседник сам позволил себе разболтаться на отвлеченную тему. Да, горсточка пуговиц столько стоить не должна, но…
Золотая монета закрутилась у моей правой ладони, с гулким стуком приземлившись на деревянную столешницу.
— Так и знал, что попросите нескромно, — фыркнул господин Эрнст, а затем рядом со второй золотой монетой шлепнулась еще одна, — только вы все равно не угадали с ценой, Марьяна.
Сказав это, лепрекон величественно снял с головы свой цилинд, смел в него купленные у меня пуговицы, а потом дрыгнул ножкой и… исчез в радужном сиянии.
Оставив меня при двух золотых и двух медных монетках. Вот все бы так встречали попаданку! С хлебом, солью, деньгами...
Монеты я сгребла в карман, с подозрением оглядываясь по сторонам. У бабули была извечная привычка прятать деньги в людных местах от чужих глаз. Я этой бабушкиной паранойей еще в десять лет заразилась, когда полтинник, взятый в школу для разорения на столовских пирожках, у меня самым беспардонным образом сперли, стоило только мазнуть им в воздухе, украдкой перекладывая из одного кармана ранца в другой.
Сперла кстати «подружка». Девочка, с которой мы часто гуляли, с которой у нас было много общего, но полтинник ей оказался дороже нашей дружбы. Ну, или она не ожидала, что учительница, которой я пожалуюсь на пропажу, устроит повальный обыск по карманам и портфелям. Конечно, обыск был не очень законной методой выяснения кто прав, кто виноват — и я знаю, что с учительницей той потом ругались родители половины класса, но сама суть того, кто именно сделал ноги подаренной бабушкой на восьмое марта деньге, задела меня тогда куда сильнее.
Нет, я не устраивала бывшей подружке кровавую месть, но за семь лет последующего обучения мы не обмолвились больше и парой слов.
А я — подозрительно оглядываюсь, пряча злотые в карман платья — практичные тут платьица, кстати, но я все равно б с удовольствием обзавелась нормальным кошельком. Тем более сейчас деньги не маленькие, целых два злотых, и мало того — единственные. Будет обидно потерять мою заначку на уплату штрафа, только пару минут подержав в руках монетки.
На меня как будто никто не таращится. Ну и отлично. Что ж, сумку я облегчила, позванивать мне нечем, из несделанных дел остается только посещение ювелира, которому я хотела показать найденные сережку и перстень. Ну и так, по мелочи…
Ответственный Триш, к которому я поспешила вернуться, заставил меня пристыженно скатать все мысленные претензии в его адрес. Он не только не упустил Вафлю, но и предложил ей развлеченьице, от которого дракошка не смогла отказаться. Не пожалел даже собственных часов — выудил оные из кармана жилетки и как бантиком покачивал им перед носом Вафли.
Часики были старенькие, потертые, но