Лицо Зимницкого вмиг сделалось чернее тучи.
– Вздор! Что за нелепые обвинения я слышу? Какая-то брошь! Кража! Чем вообще вы занимаетесь в вашем институте? Мы столько лет знакомы! Вы выросли на моих глазах! И смеете обвинять меня в низости, смысла которой я вовсе не понимаю!
Под конец он почти кричал. Но Варя оставалась невозмутимой. Отчего-то чем сильнее выходил из себя собеседник, тем увереннее она себя ощущала.
– Я тоже сомневалась. Более того, даже в расчёт вас не брала. – Она медленно пошла от стены к стене, на ходу размышляя вслух: – Поначалу я подозревала Баранова, у которого был серьёзный повод ненавидеть графа Обухова. – Она скользнула взглядом по шторе, за которой по-прежнему тихо стоял Герман, слушая их разговор. Варя очень надеялась, что младший Обухов не сорвётся и ей не помешает. – Но затем всё, что я выяснила, сложилось в единую картину.
Варя глянула на Зимницкого, который брезгливо скривился, словно она сошла с ума и бредила.
– Прекратите позориться, Варвара Николаевна, – отчеканил Зимницкий. – Придите в чувства, и давайте уже вернёмся в зал, покуда вас не хватились и не случился скандал.
Вот только Воронцова и не думала останавливаться.
– Вы использовали слабости жадного и азартного Давыдова, чтобы привлечь его к делу и заручиться помощью человека, который водит совершенно разнообразные знакомства по долгу службы и личным увлечениям. – Она принялась загибать пальцы. – Далее. Вы надавили на бедную Эмилию Драйер, потому что знали о долгах её отца, ведь наверняка он занимал и у вас, но отдавать, увы, привычки не имеет. А вот робкая Эмили, напротив, оказалась готова на всё, чтобы спасти отца. Уверена, если спросить самого Драйера, он признается, что либо занимал у вас, либо имел неосторожность пожаловаться на своё незавидное положение. Теперь третье. – Варя резко развернулась к нему и принялась обмахиваться листками. – Вы бывали на подпольных кулачных боях, раз знакомы с «Бочкой». Оно неудивительно. Бои проводят совсем рядом с вашим складом. Наверняка вы были наслышаны от Давыдова о них, а потом и сами втянулись. И смотрели не из зала, а с балкона из-за шторки в числе особых гостей, чтобы остаться неузнанным. Могу поклясться, что в минувшее воскресенье вы возвращались именно из «Бочки», а вовсе не ходили на склад, где якобы случилась попытка взлома. Будь эта попытка реальна, вы не были бы столь спокойны, да и не ходили бы в одиночестве.
– Я всё ещё ничего не понимаю.
Зимницкий покачал головой и нетерпеливо стукнул тростью об пол, но ковёр смягчил звук.
– Стряпчий сам нашёл для вас исполнителя? – продолжала Варя. – Или это вы во время боёв приметили ловкого Яшку, который, я уверена, проникнет куда угодно? – Странное ликование, граничащее с гордостью, поднялось в её груди, когда она с удовольствием похвалила нечистого на руку мошенника. – Яков, смею заметить, превосходный актёр и весьма искусный аферист. Вот только с похожими голубыми веерами промашка вышла. Из-за них он нас с Эмилией и перепутал. И вместо того, чтобы вручить злосчастную брошку Эмилии, отдал её мне. А вы к тому времени уже донесли в полицию. Наверняка анонимно. Что, мол, ищи́те пропажу у Обухова. Только до графского дома «Красный кардинал» так и не долетел, а остался у меня.
– Сударыня, вы что, пьяны? – процедил Зимницкий. – Я немедля позову вашу классную даму.
Даже в темноте Варя заметила, как краснеет от злости его лицо.
– Нет уж, дослушайте, Павел Ильич. Иначе мне придётся рассказывать мою версию случившегося уже полицейскому приставу. – Варя остановилась напротив него и снова принялась демонстративно обмахиваться листами. – Итак. Веер. Из-за него Яков перепутал меня с Эмилей. И по вееру же вы догадались, что брошь оказалась у меня. Помните нашу встречу в Мариинском театре? Вы ещё так долго и удивлённо глядели на меня, будто не признали. Но на самом деле вы приметили мой веер и догадались обо всём. Неприятно вышло, правда? – Воронцова нахмурилась. – И вот тогда вы наняли Штыка, которого Давыдов встречал в той же «Бочке». Хотели меня припугнуть и забрать брошь, но снова не сложилось. Всё зашло слишком далеко. Вы встретили меня недалеко от конторы стряпчего. Следили за мной от самой «Бочки», где заметили случайно, верно? Поэтому пришлось написать Давыдову записку, что от меня пора избавиться.
Зимницкий шумно вдохнул и схватился за сердце.
– Вы сошли с ума, – вытаращив глаза, прошипел он. – Сыпать подобными обвинениями – безумие!
– Я бы с вами согласилась, если бы у меня не было доказательств. – Варя медленно вытянула из рукава ту самую записку, которую сегодня получила от Якова. – Вот ваше послание Давыдову с приказом отделаться от «несносной проблемы, которая не поддаётся контролю», как вы меня назвали. Представьте себе моё изумление, когда я узнала в этом бессердечном указании ваш почерк, который знаю с детства, любезный Павел Ильич. – Лицо девушки вдруг стало печальным. – Вы же подписывали для меня книги. Оставляли такие чудесные душевные пожелания, которые я обожала перечитывать. Вы и вправду видели, как я расту. Вы были дружны с моим отцом. Я любила вас, как доброго дядюшку. Как… – Она сглотнула подступивший к горлу ком. – Как вы могли приказать убить меня из-за какой-то бестолковой брошки?
– Варвара Николаевна, – голос Зимницкого будто треснул, подскочив неестественно высоко. – Что вы такое говорите?
У неё более не было ни одного убедительного доказательства. Лишь домыслы и выводы. Поэтому она мысленно попросила у Господа прощения и решилась на крайнюю меру. Блеф.
– Победителей не судят[45], Павел Ильич. И вас бы никто не осудил, если бы всё прошло гладко. Если бы не узнал никто. Вы ведь поэтому всё спланировали тщательно. Вы всё сделали чужими руками. Но моего появления в этой истории никак не ожидали. – Она подняла выше свёрнутую записку. – Как не ожидали, что на этом же листке, вместо того чтобы уничтожить его, Давыдов запишет срочные расчёты, чтобы не забыть. Вероятно, он внезапно вспомнил о ваших с ним делах сразу, как получил послание и понял, что шутки с вами плохи. Здесь записан подсчёт метров сукна для какой-то поставки от вашей фабрики Министерству путей сообщения. Здесь же указаны ваше имя и адрес склада.
Ни имён, ни адреса не было. На самом деле мало что в этой записке намекало на Зимницкого, кроме почерка, который Воронцовой удалось вспомнить.
Варя развернула бумажку и лишь мельком показала её Зимницкому, чтобы в сумраке коридора он заметил только карандашные записи.
Павел Ильич побледнел. Пошатнулся. Дёрнулся было к Варе, чтобы вырвать из её руки листок, но она отпрянула.
– Отдайте, – только и смог выдавить он.
Зимницкий глядел на девушку затравленно. Со смесью отчаяния, презрения и злости. Этот взгляд обидел Воронцову ничуть не меньше, чем приказ избавиться от неё.
– Расскажите мне, что заставило вас возжелать мести настолько, чтобы подставить Обухова, – мягче попросила она. – Я заслуживаю знать ваш мотив, и тогда, быть может, мы поймём друг друга и разойдёмся, как будто ничего не произошло.
Она снова блефовала. И всей душой надеялась на то, что у Германа