— Дали по башке и отыграли свое, гори оно огнем, — резюмировал Ося. — Я, пожалуй, вернусь в Париж. Там секретариат безпризорный, мало ли…
— И филология, — буркнул Панчо.
— Лучше да, чем мне предъявят в России.
Но так-то Ося прав — заметут, и концов не сыщешь.
— Хорошо, остаешься за старшего, но смотри мне!
Нам же оставалось надеяться на товарища Триандафиллова, которые присоединился к нам в Берлине, где проходил курс в академии рейхсвера.
Чтобы не оглядываться на попутчиков, я заказывал еду прямо в купе, и мы говорили без помех. Триандафиллов рассказывал о полевых поездках, об учебе в академии:
— Представляете, немецкие офицеры прямо говорили нам: «Ошибка немецкой политики перед мировой войной — разрыв с Россией. Если бы мы воевали в союзе, мы бы покорили мир».
— Ну да, в качестве мальчика на побегушках у немцев, — хмыкнул я.
— Все равно, посещение маневров и слушание лекций очень полезно, мы впитываем наследие лучшей армии Мировой войны!
В этих разговорах я понемногу успокоился — только для того, чтобы снова начать нервничать по мере приближения к советской границе.
Польские пограничники в фуражках с серебристой окантовкой козырьков покинули вагон в Стольпце, а сразу за полосатыми столбами поезд притормозил и на площадки подсели советские наряды.
— Владимир Кириакович, у меня есть непрошенный совет, — решился я.
— Слушаю, Джонни, вы всегда умеете заинтриговать.
— Напишите рапорт в ОГПУ о наших разговорах.
— Зачем? — удивился комкор.
— Мне кажется, что вскоре в РККА начнутся гонения на бывших офицеров и обвинения в шпионаже.
— Вы уже знаете об аресте Снесарева?
— Нет, кто это? — теперь удивился я.
— Бывший начальник Военной академии.
— Не знал. Но вы напишите рапорт.
— И что там писать?
— Да все подряд, как можно подробнее. Не хотите в ОГПУ — напишите в Разведупр или что там у вас. Ей-богу, не помешает.
Триандафиллов замолчал, тем более, что поезд лязгнул буферами, окутался паром и замер на путях станции Негорелое. Мимо стоявших на каждой площадке часовых-пограничников в вагон поднялась проверка, они шли вдоль купе, перелистывая паспорта, пока не добрались до нас:
— Американские граждане?
— Да.
— Следуйте за нами.
Глава 4: Дорогая моя столица
Триандафиллов пошел тоже — то ли из солидарности, то ли товарищи командиры еще НКВД не боятся. Скорее, второе — кто гражданскую прошел, да на высоких должностях, да еще из царских офицеров, как Владимир Кириакович, все время под прицелом ЧК, свое отбоялись. Может, потому так вольно себя в начале тридцатых и держали.
Сотрудники пока еще не всесильных, но весьма серьезных органов занимали скромное помещение в здании станции — три проживших бурную жизнь канцелярских стола, разнокалиберные стулья, несгораемый шкаф пенсионного возраста и непременные плакаты на стареньких обоях.
Пограничники (или кто они там) образу суровых, но справедливых органов соответствовали — насупленные брови, плотно сжатые губы и общая решительность показывали буржуям в нашем лице, что час расплаты близок, тут вам не у пронькиных ребят. Общее впечатление несколько смазывал неприметный мужичок, сидевший в уголке не снимая пальто, с видом «я вообще не отсюда».
Главным украшением погранпункта, помимо портретов Ленина, Дзержинского и Менжинского, служил монументальный письменный прибор «Смерть мировой контрреволюции!» — тяжелые, как канализационные люки, и такие же круглые крышки чернильниц со щитами и мечами ВЧК-ОГПУ. В целом прибор тянул килограмма на три ценной бронзы, увесистая штука сразу вызывала уважение и трепет.
Стояла она перед человеком с зелеными петлицами, который старательно заполнял бумаги, изображая чрезвычайную занятость, и стопку паспортов от доставившего нас сотрудника принял с выражением недовольства. Правда, оно тут же сменилось на недоуменное, стоило ему просмотреть документы:
— А где мистер Шварц?
— В Париже.
— А вы тогда кто? — он уставился на Триандафиллова, нахмурив одну и приподняв другую бровь.
— Командир и военный комиссар 2-го стрелкового корпуса.
Икнул чекист или нет, я не заметил, но он засопел, еще раз перелистал паспорта, недовольно зыркнул на подчиненных и метнул взгляд на мужичка в пальто. Мужичок всеми силами прикидывался мебелью и таращился в окно.
Пограничник встал, одернул суконную гимнастерку и деревянным голосом выдал:
— От имени ОГПУ приношу свои извинения. Счастливой дороги.
После такого афронта таможню мы прошли влет, разве что привели ее в изумление двумя кофрами книг. Но поскольку среди них подрывной литературы не оказалось, то были отпущены с миром.
— Интересно, почему он так быстро откатил назад?
— Категория, — как о само собой разумеющемся ответил мне Владимир Кириакович.
— Категория чего?
— Служебная. У него четыре кубика на петлицах, шестая категория, а комкор минимум двенадцатая, выше только командармы.
Ага, то есть нашими деньгами это как капитан против генерал-полковника. Да, нравы почти вегетарианские — лет через десять любой генерал при виде сержанта госбезопасности вздрагивать будет.
Удачно, нечего сказать. И очень удачно, что Ося остался в Париже, а то попал бы как кур в ощип. Но Марк-то каков, удружил братцу! Нет, правильно я решил держаться подальше от Москвы…
Москва, тем не менее, приближалась с каждым оборотом колес, и во время остановки и обеда в Минске Триандафиллов спросил:
— Газеты писали, что вы собираетесь строить заводы в Испании?
— Да, есть такие планы.
— А что вы думаете о Беренгере, новом председателе совета министров Испании?
Что диктатор Примо де Ривера сложил полномочия (нехарактерный для диктаторов жест, вообще-то) и выехал частным лицом в Париж, я, разумеется, знал. Но впереди у испанцев, до самой гражданской войны, шесть лет суматохи с выборами-перевыборами, восстаниями и заговорами, запоминать каждого премьер-министра попросту бессмысленно — их сменится десяток, что ли. Так что о Беренгере я имел самые общие представления, предполагая, что гораздо важнее будут контакты с властями на местах, где возникнут мои заводы — чиновники средней руки обычно сидят на своем месте при любых изменениях наверху.
— Генерал как генерал, — пожал я плечами. — Усы, ордена да эполеты. Обычная биография для испанского военного: академия, колониальные войны, губернаторство. Сомневаюсь, что он внесет какую-то свежую струю.
— Слушайте, Джонни, а почему Испания?
— Конкуренция меньше. Как это, первый парень на деревне, да?
— Понятно, понятно, — усмехнулся комкор, — ну да, там только «Испано-Сюиза» да стрелковое производство в Астурии.
— А вот кстати, Владимир Кириакович, я до сих пор не точно представляю, что там производить.
— То есть как?
— Ну, в общих чертах понимание есть, те же радиостанции…
При слове «радиостанции» глаза Триандафиллова затуманились.
— … те же грузовики, но у меня более объемная идея. Вот смотрите, всякие страны любят покупать линкоры или броненосцы, одним махом увеличивая военно-морскую мощь. А