Он почувствовал больше надежды, чем когда-либо.
Этот смех, легкий, высокий и непритязательный, не отягощенный застенчивостью, этот настоящий, искренний смех принадлежал Уиллоу. Это был звук, который он жаждал услышать, казалось, целую вечность, и он омыл его, как бальзам для слабеющей души.
Его глаза распахнулись. Каким-то образом он едва повернул голову в сторону источника божественного звука, хотя все его тело зудело от желания перепрыгнуть через низкую стену и броситься к ней сломя голову.
Уиллоу сидела за одним из столиков во внутреннем дворике напротив другой женщины, ее зеленые глаза сияли, розовые губы изогнулись в широкой улыбке — улыбке, которой она одарила официанта, когда тот возвращал ей карточку с чеком.
Киан стиснул зубы, подавляя волну ярости. После всего этого времени первый смех, который он услышал от нее, был не для него, первая улыбка, которую он увидел на ее лице, была не для него. Ее счастье было не для него.
Неприемлемо.
Официант ушел, а Уиллоу и ее спутница встали, отодвинув стулья.
Взгляд Киана был прикован к Уиллоу. На ней была белая блузка с оборками и открытыми плечами и светло-голубые джинсы, облегающие изгибы. Его пальцы дрогнули при воспоминании о том, как ощущались ее бедра в его руках. Ее волосы были собраны заколкой на макушке, свободные пряди обрамляли лицо.
Уиллоу положила планшет в сумку-тоут, просунула руку в ремни и направилась к выходу с летней террасы вместе с женщиной, сидевшей за столиком.
— Было так приятно познакомиться с тобой, Аманда.
— Спасибо тебе за это, Уиллоу. Не могу передать, насколько ты успокоила меня, — Аманда улыбнулась, проходя через арочные ворота на тротуар. — Я продолжала говорить себе, что у меня никогда не получится сделать такие фотографии, но после просмотра всех работ в твоем портфолио… Они такие красивые. Не могу передать, как я жду завтрашний день.
Их разговор был бессмысленным для Киана, не то чтобы он мог заставить себя сосредоточиться на словах. Нет, его глаза остановились на губах Уиллоу, и он вспомнил, как они касались его губ. Голод взревел. Потребность пробежала по телу, завладев каждой клеточкой существа. Она отдавалась грохотом в костях, гудела в мышцах, бурлила в венах.
Член болезненно прижался к штанам, мгновенно став твердым и отчаянно желающим свободы. Для нее.
Киан хотел каждую ее улыбку, каждый смешок. Он хотел ее стоны удовольствия, ее тепло, ее мягкость, ее страсть, ее всю.
Правила, которые он принял, чтобы выжить в постоянно меняющемся мире людей, рухнули. Была только Уиллоу, могла быть только Уиллоу. Он оттолкнулся от стены и зашагал к ней, каждый шаг быстрее предыдущего, движимый потребностью, похотью — его собственной похотью.
Он жаждал слишком сильно и слишком долго. Он насытится сейчас.
— Я хочу, чтобы тебе было комфортно, и чтобы это был потрясающий опыт, — сказала Уиллоу, занимая место рядом с Амандой, когда они отвернулись от Киана, чтобы пойти по улице. — Я хочу показать тебе, какая ты сексуальная и смелая на самом деле.
Поднялся ветерок, подув в сторону Киана. Воздух все еще был насыщен городскими запахами, но их заглушал другой аромат, тот, который он жадно втянул в свои легкие.
Фиалка, ваниль и легкий привкус теплого летнего бриза. Аромат Уиллоу. Его полнота, сладость и очарование атаковали обостренные чувства, обволакивая их и заставляя подчиняться. Он ускорил шаги, быстро сокращая расстояние.
— Я никогда не чувствовала себя сексуальной, — сказала Аманда, опустив голову. — Это так тяжело, когда все вокруг судят тебя по тому, как ты выглядишь.
Уиллоу поправила ремень сумки на плече.
— Я знаю. Я была в той же ситуации. Я знаю, каково это — смотреть в зеркало и быть недовольной тем, что видишь, стоять, выискивая каждый недостаток. Но, в конце концов, я сказала всем «пошли вы» и начала работать над тем, чтобы полюбить себя. Я сама сделала этот шаг четыре года назад и записалась на будуарную фотосессию, и разрыдалась, когда увидела свои фотографии. Я не могла поверить, что это я, что я могу быть той сексуальной лисицей, смотрящей в камеру так уверенно, так соблазнительно. С тех пор… — она посмотрела на Аманду и улыбнулась. — Я хочу помочь другим почувствовать то же, что и я.
— Спасибо тебе, Уиллоу.
— Конеч…
Рука Киана метнулась вперед и схватила Уиллоу за запястье. Он потянул ее назад, и она с испуганным вскриком развернулась, наткнувшись прямо на его грудь. Схватив в пригоршню ее волосы на затылке, он повернул ее лицом к себе.
Глаза девушки расширились от узнавания за мгновение до того, как он накрыл ее рот своим.
Молния пробежала по его губам. Прямо к его душе открылся канал, и приторная энергия хлынула через него, наполняя силой, которую он не ощущал уже несколько недель. Другой рукой Киан обхватил ее, прижимая к себе. Он воспользовался удивлением, погружая язык в бархатные глубины ее рта, его губы пожирали ее.
Она втиснула руки между их телами, как будто хотела оттолкнуть его, но колебалась. Она сжала пальцами его рубашку и углубила поцелуй. Ее ресницы опустились.
Безумное наслаждение захлестнуло Киана. Он застонал и тоже закрыл глаза. Его сердце громом громыхало в груди, а ноющий член пульсировал, зажатый между их телами, измученный давлением, жаром, потребностью в большем.
Один поцелуй. Этот поцелуй дал ему больше энергии, чем он получал за целые ночи секса, больше, чем когда-либо могло быть возможно взять от чего-то столь обыденного. И, боги, ее вкус! Ее рот был таким чертовски сладким, и только заставлял его еще сильнее жаждать вкуса ее влагалища…

Сильный толчок в грудь прервал их поцелуй. Непосредственность наслаждения, которое он впитывал, уменьшилась, но волшебная связь еще не была разорвана.
Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее сверху вниз затуманенным взглядом, как раз в тот момент, когда резкая вспышка боли прорезала его лицо. Его голова дернулась в сторону, и Уиллоу вырвалась из его рук, оставив его покачиваться.
— Какого черта, Киан? — потребовала ответа Уиллоу.
Киан моргнул и провел рукой по щеке, на которой пульсировал затяжной ожог. Она не только отстранилась от него во время поцелуя — поцелуя, который ей явно понравился, — но и ударила его. Никто никогда не отстранялся во время подобного акта с ним, а тем более не ударял его. Врожденное обаяние инкуба должно было ослепить ее страстью без каких-либо усилий, даже в его ослабленном состоянии.
— Ты дала мне пощечину, — он снова посмотрел на нее.
Ее губы распухли от поцелуя, на щеках выступили розовые пятна,