— Я могу на тебя положиться? — спрашиваю я.
— Можешь, — отвечает кобылка.
Да, теперь точно всё позади.
И вроде, всё хорошо.
Всё спокойно.
Я вырвался. Я свободен. Мне хочется узнать у крыс все подробности об авантюре, на которую я подписался. Мне хочется получить гарантии, что они помогут отыскать маску. Так мне станет спокойнее. Я смогу выдохнуть. Смогу думать о будущем.
О будущем? Я сейчас серьёзно это прокрутил в голове? Да какое будущее может быть у скользкого солитёра, паразитирующего в чужом теле? Мне кажется, что моя жизнь мне не принадлежит. Даже когда ты пытаешься её оборвать — нихуя не получается. Нынешнее существование и жизнью-то назвать сложно. Бултыхаться в горячих кишках, разбухших от скопившихся фекалий — такая себе жизнь. Но всегда надо помнить, что кому-то в этой жизни приходится еще хуже. А еще хуже — если нет цели. Это прямо совсем пиздец. По этому, всегда ставим цель!
Цель…
Какие сейчас могут быть у меня цели? Благородные? Разрушительные? Но ведь как нас учит старшое поколение: цель — это твоя дорога по жизни. Нет цели — нет дороги. Нет дороги — нет жизни. И вот тут наступает прозрение, что потеряв всякую надежду, утратив какое либо стремление в жизни — ты быстро подходишь к черте, переступив которую, ты начнёшь погружение в холодную пустоту смерти.
Нет чувств.
Нет страданий.
Нет света.
Нет тепла.
Нет цели.
Нет нихуя!
Я так не хочу! Нет! Не сейчас! Особенно сейчас, когда где-то там, хуй знает где, живёт обтянутая в кровавый доспех баба, осмелевшая назвать меня паразитом! Я не паразит! У меня есть цель! И значит, я пойду до конца! Даже у крыс есть цель. Даже лошадь, что несёт меня навстречу неизвестности, тоже имеет цель.
Всё хорошо… Просто, продолжай повторять одну и туже мантру: всё будет хорошо…
Но паранойя не давала покоя. Я постоянно оглядывался, боясь увидеть несущийся на меня паровоз с седовласым наездником. И как это бывает: всегда случается то, чего больше всего боишься, бля.
Вначале я услышал стук копыт. Нет, не моей лошади. В этом стуке ощущалась масса, скорость и мощь. Ощущалась злость. Я оглянулся. Словно попавшая в струю реактивного двигателя пыль, поднятая с дороги моей кобылкой, закрутилась кудрями и в туже секунду извергла наружу чёрное пятно. Пятно быстро росло, превращаясь в растекающуюся по пергаменту кляксу. И на что я рассчитывал?
В редких лучиках солнца, что сумели протиснуться сквозь густые кроны деревьев, блеснула кудрявая грива волос. Седовласый мужчина держался в седле как на гоночном мотоцикле. Одной рукой держался за гриву, второй — подгонял кобылу хлыстом. Живодёр! Но сейчас бы и я не отказался бы от такой педали газа.
— Кобылка-кобылка, — говорю я, — я прекрасно понимаю твои страдания, и рад, что мы смогли тебя избавить от них, но если мы сейчас не дадим газу, то амбал вечерком снова тебя оседлает! И меня…
— Прости, но я устала…
— Как устала? Мы только начали нашу гонку.
— Я всю ночь возила на своей спине полтора центнера жира и мяса. Я только-только освободилась и хотела отдохнуть, как на пороге моего стойла появилась твоя фигура.
Ясно-понятно.
Обернувшись, я уже вижу кудрявого в паре метров. Ого, быстро он. Строгий взгляд пронзил меня, опустив настроение до нуля. Мне хочется потянуть гриву изо всех сил! Хочется вырвать её клоками, вырвать прядями, лишь бы кобыла ускорилась…
Кудрявый выдвинулся в бок, пригнулся. В его руке больше не было плётки: ладонь раскрылась как рыболовная сеть, нацелившись точно в меня.
Всё, что я сейчас мог — вжаться в лошадиную шею, еще глубже запустить пальцы в гриву, вцепиться мёртвой хваткой и не отпускать. Чтобы не случилось. Закрыть глаза, зажмуриться. И не отпускать.
Меня здесь нет!
Слышите! Меня здесь нет!
Сердцебиение участилось.
Я почувствовал прикосновение. Чужая ладонь легла мне на спину. Пальцы сжались в кулак, собрав рубаху в комок. Грудь словно стянуло ремнём безопасности после лобового удара. Вот и всё… В следующую секунду меня дёрнуло назад. И я тут же вылетел из седла.
Я так сильно держался за гриву, что умудрился вырвать с корнем пучок конских волос. Не представляю какую боль испытала моя кобылка, но по тормозам она вжарила основательно. Громко заржав, лошадь кинула зад на землю и, раздвинув задние ноги, попыталась затормозить. Поднялось облако пыли, сквозь которое я видел, как обезумевшая кобыла, скребанув по дороге еще пару метров, свернула с дороги и завалилась в траву. Ну и зрелище! Уххх… Затем, громко заржав, она неуклюже вскочила и понеслась в глубь леса, разнося густые кусты в щепки.
В следующий миг я рухнул на дорогу. Упал так, как падаешь с велика на асфальт, когда зачем-то жмёшь на скорости передний тормоз. Кувырок, и столб пыли и боли окутывает тебя, заставляя громко кашлять. Слюни подхватывают крохотные песчинки песка и несут их прямиком в глотку. Снова кашель, и мне кажется, что кто-то засунул кусок наждачной бумаги мне в рот. И трёт.
Трёт и трёт, шлифуя до блеска язык, дёсны и зубы.
Сейчас бы водички. А лучше глоток холодного пива. Да чего уж глоток — лучше сразу присосаться к пластиковому стакану и хлебать, пока глазами на дне не прочтёшь: ИИССОР В ОНАЛЕДС.
Где-то позади меня раздался глухой стук. Я быстро обернулся на звук, уже не обращая внимания на боль в шее. Кудрявый спрыгнул с лошади. Чёрные кожаные ботинки, кожаные штаны, широкий пояс с металлической бляхой и накачанный голый торс. Грудь исписана россыпью шрамов, некоторые из которых были свежими. Огромные кожаные ножны, расписанные витиеватыми узорами (какие-то завитушки, буквы, звёздочки — короче хуйня полная) трутся о правую ногу. Рукоять меча — высушенная кисть человека. Мне хочется заглянуть ему в глаза, понять, что он задумал.
Я приподнимаю голову, слегка кружащуюся после нехилого падения. Лицо кудрявого, напоминающее морду льва — широкий нос,