Слышу шаги возле ванной комнаты, глухие такие, явно от тяжёлых ботинок. Заскрипела дверь. Пауза. И кто-то кричит:
— Твою мать! Ебаный ублюдок убил его! Срань то какая… — голос юный, с налётом неопытности.
— Ничего тут не трогай! — наставляет второй голос, более мужественный, с хрипотцой. — Оставим это экспертам. Ёб твою мать… чуть не пизданулся!
— Аккуратнее, шеф, тут повсюду кровь. Даже на потолке! А почему нога свисает с края ванны? Не успел отпилить? Мы помешали?
— Да хуй его знает! Что ты меня пытаешь этим? Вот найдёшь его и лично спросишь! Кухню проверил?
— Краем глаза…
— Пойдём, посмотрим. И сколько раз я тебе говорил, не надевай ты светлые вещи на выезд!
— У меня сегодня особый день! И белое мне к лицу.
— Пару синяков будет тебе к лицу, — и начинает смеяться, прерываясь на кашель, — особый день у него… Надеешься, что она сегодня раздвинет перед тобой свои тощие ножки? Ну-ну…
— Да куда она денется! Думаешь, я спрашивать буду? Впихну так, что еще добавки потребует, сучка…
Шаги уходят на кухню.
Неопытный восклицает:
— Дерьмо мне об штанину, он оставил голову на полу!
— Ты только не блевани тут, — хрипит второй, — Стой! Ты куда?
— Хочу посмотреть…
— Стой тут! Оставь это взрослым дядям, — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
— И что ты там хочешь увидеть?
— Хочу понять, чья она!
Раздаётся хлюпанье — видимо, тот, что с хрипотцой, зашёл на кухню, наступая на кровь.
— Аккуратно, — подсказывает неопытный, — не заляпай обувь!
— Мамочка, где же ты раньше была, а? — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
Кто-то пробегает вдоль коридора, громко пыхтя. Останавливается у входа на кухню и начинает докладывать:
— Мы никого в квартире не нашли! Пусто, его здесь нет!
— Тогда быстро обыщите все этажи! Ищите следы крови, пятна на стенах… Он не мог съебаться так быстро! Соседи сказали, что он дома. Во всяком случае, был вчера вечером.
— Хорошо! — тяжёлые шаги торопливо проносятся по коридору и сливаются с другими шагами. Я слышу, как они выходят на лестничную клетку (стены у нас очень тонкие) и разбредаются по всему подъезду; кто вниз, кто наверх.
— И как ты собираешься затащить её к себе домой? — продолжают они светский разговор, как ни в чем не бывало.
— Да как и всех. Секрета особого нет…
— Ну-ка ну-ка, делись!
— Тачка брата, хороший парфюм. Умные слова. Под конец опишу ей свой будничный день во всех красках — нагоню жути, так сказать. Добавлю еще, что чуть не погиб сегодня, ловя эту тварь!
И они оба начинают смеяться.
— Может, меня с собой прихватишь? Расскажем ей, как мы вместе ловили эту мразь, ну, а потом вместе разведаем её норки…
— Нет, лучше я один…
— Хорошо, один так один. Ну и духотища же здесь.
— И вонь! Может, включим вентилятор?
— Хочешь провонять с головы до ног?
— Нет. Что ты там забыл, проголодался?
— Я всегда хотел посмотреть, что эти ублюдки хранят в холодильнике. Ёб твою мать! У нас еще одно тело!
— Пиздец!
— Не то слово! Ладно, проверим, что здесь.
— И зачем ты полез в помойку?
— Смотри, у нас тут наркоша оказывается. Ц-И-К-Л-О-Д-О-Л. Пачка пустая. Посмотрим что у нас еще тут. Блокнот доставай. Записывай: на столе обнаружен карандаш со следами крови. Рядом рассыпаны трубочки для напитков. Тут же рядом лежит машинка для стрижки волос, с пучком волос, застрявших в насадке. Из-под холодильника виднеется ручка пилы. В раковине валяются книги. Да что, мать его, он тут делал? Псих какой-то…
— Это записывать?
— Знаешь, что я тебе скажу? Это всё поколение беженцев! Они там у себя такого понавидались, что нам и не снилось. Там такой пиздец был. А теперь они выросли, и решили у нас устроить что-то похожее, что-то, чего им не хватает. Вот нормальный человек так поступил бы? Нет! А для них это — НОРМА! Не о какой морали даже не может быть и речи. Многие живут за ширмой нравственности, и исключительно ради того, чтобы устроиться на работу, сходить в магазин — показать, что он нормальный. Ширма падает, и мы видим ЭТО. У них преобладает инстинкт самосохранения. Он движет ими. Всё, что они делают — это защита. Любой диалог для него — защита. Любой физический контакт с человеком — защита. Он говорит нам: “Здравствуйте!” и мы думаем: Какой вежливый молодой человек. Воспитанный! Да хрена с два, вежливый… Когда мы его найдём, я знаю, куда его пристроить…
— К медикам?
— К медикам!
Ну всё! Терпеть моральные унижения я больше не хочу! Хорошим болтом не страшно и резьбу сорвать! Пора действовать.
Свою ногу, которую они приняли за ногу моего босса, я снимаю с края ванны и медленно погружаю под воду. Ванна большая, глубокая, позволила мне разместиться на дне, прикрывшись телом начальника. Делаю глубокий вдох через пластиковую коктейльную трубочку, которою я продел сквозь отверстие в теле сделанное карандашом. Когда я пропихивал трубочку сквозь мясо и кости, в неё попала кровь, которую мне пришлось выдуть в потолок. Но ничего страшного, вкус крови я переживу. Начинаю потихоньку вставать. Кровавая вода каскадом стекает с моей лысой головы, с плеч, с груди и живота. С конца капает на плавающее у моих ног тело, затем я перешагиваю — и уже капает на пол. Я выхожу в коридор, оставляя за собой кровавые следы. Вижу, как в дверном проёме кухни стоит мужчина. Он стоит ко мне спиной, и даже не замечает, как я подхожу к нему вплотную. Я не дышу. Шариковой ручкой он в точности записывает слова своего напарника, внимательно изучающего содержимое моего стола.
— В подставке для ножей не хватает одного ножа. Самого длинного. Постой… В пепельнице окурок. Он тёплый!
Их общение меня тревожит, — и я медленно поднимаю руку, в которой держу нож с длинным лезвием. Стоящий передо мною паренёк коротко стрижен. Солнце просвечивает сквозь его уши, от чего они похожи на покрасневшие листья клёна.
— И что с того? — спрашивает паренёк. — Наш псих курит?
Появившаяся на его затылке капля пота, медленно пробирается по лабиринту жёсткой щетины и исчезает в воротнике его белой майке поло, такой красивой, выглаженной и очень дорогой. Наверное, от него хорошо пахнет, но я боюсь сделать вдох.
Да и неважно это уже…
— А то, что он здесь! — испуганно заявляет старший, кидая взгляд на напарника.
Неважно, каким от тебя пахнет брендом…
— Где?
Неважно, какой фирмы твоя модная одежда…