«Дневник для одного себя»: «Приехал Сергеенко. Всё то же, еще хуже. Только бы не согрешить. И не иметь зла. Теперь нету».
Нету?
«Если кому-нибудь топиться, то уж никак не ей, а мне… – жаловался он в письме Саше. – Я желаю одного – свободы от нее, от этой лжи, притворства и злобы, которой проникнуто всё ее существо… Видишь, милая, какой я плохой».
Если не считать ночь, Толстой провел в Оптиной пустыни примерно восемь часов. За это время постарался помочь просительнице, вдове Дарье Окаёмовой с детьми, вручив ей письмо своему сыну Сергею с просьбой о помощи. Затем продиктовал Алеше Сергеенко заметку о смертных казнях «Действительное средство», написанную по просьбе Корнея Чуковского. И два раза попытался встретиться со старцем Оптиной пустыни отцом Иосифом.
По дороге к скиту у Толстого случилась встреча с другим гостинником[38], отцом Пахомом, бывшим солдатом гвардии. Тот, уже зная, что Толстой приехал в монастырь, вышел ему навстречу.
– Это что за здание?
– Гостиница.
– Как будто я тут останавливался. Кто гостинник?
– Я, отец Пахом грешный. А это вы, ваше сиятельство?
– Я – Толстой Лев Николаевич. Вот я иду к отцу Иосифу, старцу, я боюсь его беспокоить, говорят, он болен.
– Не болен, а слаб. Идите, ваше сиятельство, он вас примет.
– Где вы раньше служили?
Пахом назвал какой-то гвардейский полк в Петербурге.
– А, знаю… До свидания, брат. Извините, что так называю; я теперь всех так называю. Мы все братья у одного царя.
Была еще одна встреча, с гостиничным мальчиком. «Со мной тоже разговаривал Лев Николаевич, – с гордостью рассказывал мальчик. – Спрашивал, дальний ли я или ближний, кто мои родители, а потом этак ласково потрепал, да и говорит: – Ты что ж тут, в монахи пришел?»
Всё было хорошо, пока Толстой не дошел до скита. Почему он так и не встретился с отцом Иосифом, ради чего, по-видимому, и приехал в монастырь, вовсе не рассчитывая на теплый прием, который ему оказали простые насельники? Почему отец Иосиф не пригласил Толстого, с которым в свое время несколько раз встречался духовный наставник Иосифа старец Амвросий?
При оценке причин, по которым эта встреча так и не состоялась, едины во мнении ревнители православия и его противники. «Гордыня!» – говорят одни. «Гордыня!» – говорят другие.
Столкнулись два авторитета, церковный и светский. Два старца. Один не позвал, второй – не пошел. А если бы позвал? А если бы пошел? Может быть, состоялось бы примирение между Церковью и Толстым? Не формальное, не ради Синода, не ради иерархов, не ради государства. Ради простых насельников монастыря Михаила и Пахома, ради мальчика Корюшки, который взрослым гордился бы своей встречей с великим писателем России. Ради тех монахов, которые, по свидетельству Маковицкого, толпились возле парома, когда Толстой отплывал на пароме от Оптиной.
– Жалко Льва Николаевича, ах ты, господи! – шептали монахи. – Да! Бедный Лев Николаевич!
Толстой, стоя у перил, разговаривал с паромщиком, седым стариком-монахом в очках. Участливо расспрашивал его о зрении. Вспомнил смешной случай из своей казанской молодости, когда ему, студенту, татарин предлагал: «Купи очки». – «Мне не нужны». – «Как не нужны! Теперь каждый порядочный барин очкам носит».
«Переправа была короткой, – пишет Маковицкий, – одна минута». Одна минута, и возможность примирения Толстого и Церкви навсегда была упущена. Потом ничего исправить было нельзя.
Что же случилось?
Настоятель монастыря архимандрит Ксенофонт тогда болел. Несколько дней назад он вернулся из Москвы после операции. Да и не мог игумен самовольно встретиться с «еретиком» Толстым, не получив на это разрешения калужского владыки.
«Долгом своим считаю почтительнейшим донести Вашему Преосвященству, что 28 прошлого Октября в вверенную мне пустынь приезжал, с 5-часовым вечерним поездом, идущим от Белёва, граф Лев Николаевич Толстой, в сопровождении, по его словам, доктора… 29 Октября часов в 7 утра к нему приехал со станции какой-то молодой человек, долго что-то писали в номере, и с этим же извозчиком доктор его ездил в г. Козельск. Часу в 8-м утра этого дня Толстой отправился на прогулку; оба раза ходил один. Во второй раз его видели проходившим около пустого корпуса, находящегося вне монастырской ограды, называемого “Консульский”, в котором он бывал еще при жизни покойного старца Амвросия, у покойного писателя К. Леонтьева; затем проходил около скита, но ни у старцев, ни у меня, настоятеля, он не был. Внутрь монастыря и скита не входил. С этой прогулки Толстой вернулся в часу в первом дня, пообедал и часа в три дня этого же числа выехал в Шамордино, где живет его сестра-монахиня. В книге для записки посетителей на гостинице он написал: “Лев Толстой благодарит за прием”».
Это «доношение» игумена Ксенофонта калужскому епископу Вениамину (Муратовскому). Из него можно понять следующее: Толстой не был не только в скиту, но и в монастыре, не пересек Святые врата. Гостиница и скит были за территорией монастыря. «Л. Н. ходил гулять к скиту, – пишет Маковицкий. – Подошел к его юго-западному углу. Прошел вдоль южной стены… и пошел в лес… В 12-м ч. Л. Н. опять ходил гулять к скиту. Вышел из гостиницы, взял влево, дошел до Cвятых ворот, вернулся и пошел вправо, опять возвратился к Cвятым воротам, потом пошел и завернул за башню к скиту».
Обычная прогулка? Но, замечает Маковицкий, «Л. Н. утром по два раза никогда не гулял». Доктор обращает внимание на странность поведения Толстого. «У Л. Н. видно было сильное желание побеседовать со старцами».
Не получается! Вернувшись со второй прогулки, он сказал:
– К старцам сам не пойду. Если бы сами позвали, пошел бы.
В этих словах видят проявление «гордыни» Толстого. Почему просто не постучался в дом Иосифа, который выходил крыльцом за ограду скита как раз для того, чтобы всякий паломник мог попроситься на прием через его келейника? Почему ждал, чтобы его «позвали»? Знал ли Иосиф о его приезде?
Знал.
Вот что рассказывает в «Летописи» Оптинского скита келейник старца Иосифа:
«Старец Иосиф был болен, я возле него сидел. Заходит к нам старец Варсонофий и рассказывает, что отец Михаил прислал предупредить, что Л. Толстой к нам едет. “Я, – говорит, – спрашивал его: ‘А кто тебе сказал?’ Он говорит: ‘Сам Толстой сказал’ ”. Старец Иосиф говорит: “Если приедет, примем его с лаской и почтением и радостно, хоть он и отлучен был, но раз сам пришел, никто ведь