Whis_per: «Я чё лох?»
Darkel: «Сам тогда и напиши».
Whis_per: «Куда писать».
Darkel: «На рабочий».
Whis_per: «Спалится же».
Darkel: «Пофиг уже скоро его тут не будет».
Whis_per: «Ну почту давай».
Darkel: «Давать тебе тёлки будут. В Гугле забанили? Ищи пгу и в приёмную».
Whis_per: «Чё так просто».
Darkel: «А ты ишак собрался пентаграмму кровью рисовать? Кринж. Пометь только для Saint-Germain сам на тебя выйдет».
Затрезвонил смартфон.
Белый схватил трубку, жадно вглядываясь в экран, но телефон не был ему знаком. Разочарование засосало под ложечкой, когда он вместо Оксаниного голоса услышал мужской:
– Герман Александрович? Это Михаил.
Лазаревич мягко, но настойчиво выхватил телефон из разжавшихся пальцев, ответил:
– Нет, это Сергей Леонидович. Да, уже едем. Нет, Герман будет над другим работать. Да, без него. Что поделать, такая служба. Не беспокойтесь. Да, сделаем. И вам всего.
Экран погас, и Лазаревич опустил смартфон в брючный карман.
– Прости, – сказал он, но в его голосе не было ни намека на сожаление. – Я не меняю принятых решений.
– Кого вы отправите вместо меня? – спросил Белый.
В груди надсадно колотилось сердце, на языке осел кисловатый привкус.
Это было несправедливо, обидно и совсем неправильно – но чего он, собственно, ждал? Так трудно обрести доверие и так легко его потерять.
Срыв Белого мог стоить жизни ещё одного человека.
– Вероника справится сама, – ответил Лазаревич и в нетерпении глянул на часы.
Время двигалось к восьми.
За окнами вспыхнули автомобильные фары, и кто-то дважды коротко прогудел.
– Пора, – сказал Лазаревич. – Спасибо за работу, Герман.
Белый молча пожал протянутую ладонь. На сердце было муторно, нехорошо.
Фургон оказался таким же, каким его помнил Белый – старенький «пазик» с забрызганными грязью номерами, наглухо тонированные стёкла и решётчатая перегородка, отделяющая водительское место от пассажирского. Внутри пахло шерстью и совсем немного кровью. Белый зажал пальцами нос и сел, нахохлившись, не ответив на приветствие шофера.
Эту ночь он проведет в «Заповеднике» – будет ли это его привычная палата или новая? Останутся ли на стенах чужие фотографии или царапины от когтей перевертня? Будут ли кожаные ремни на кроватях или на этот раз обойдутся медикаментами и долгими разговорами да кропотливым трудом на приусадебном участке?
Белый не хотел думать ни об одном из вариантов и не смотрел в окно, когда «пазик» тронулся с места.
Город покатился назад с его облупившимися домами, остались в прошлой жизни и река, и здание ГЭС, и валуны с петроглифами, а когда по крыше заскребли еловые ветви и в окнах замелькали крохотные огоньки светлячков, Белый понял, что они въехали в Лес.
Прощай, Оксана. Прости, Альбина и безымянный ребёнок, ставший очередной жертвой маньяка. Кто поможет вам теперь?
Если бы только Белый настоял ещё раз допросить Артёма, если бы взломал ноутбук Димы Малеева раньше, если бы раньше всплыло имя таинственного Сен-Жермена – всё могло бы получиться иначе.
Теперь у Лазаревича была новая зацепка, а у Белого – только бесконечно тоскливые ночи в «Заповеднике».
И куда собирался написать Артём?
Пгу – подсказал Малеев. Какая-то шифровка? Имя? Аббревиатура?
Белый подсел ближе к решётке. Затылок водителя казался почти неразличим в полумраке – в Лесу всё ещё царствовала ночь. «Пазик» выключил фары – здесь не было нужды в освещении, Лес выведет их сам. Луна висела над ельником, остывшая и отдалившаяся, как бывало зимой, и больше не имела власти над Белым.
Как он ни старался – не мог почувствовать ни признака изменения. А если бы оно и случилось – что ему делать тогда? Убить водителя? Нельзя, нельзя проливать новую кровь. Достаточно смертей.
– Телефон есть? – спросил он сквозь решётку.
– Не приказано.
Голос у водителя был молодой, сквозь решётку тянуло псиной.
Двоедушник?
– Тогда угости сигаретой.
– Не курю.
– Мне отлить надо!
– Скоро приедем, потерпи.
Люди Лазаревича отличались поразительной исполнительностью.
Белый скрипнул зубами и вернулся на скамью, сгорбившись и сунув руки в карманы. Лазаревич забрал телефон, ключи и пластиковую карточку, но вместо них пальцы нащупали россыпь сухих крошек.
Вытянув одну, Белый покатал ее между подушечками. Резко пахнуло травой.
Он замер, соображая.
Должно быть, пакетик, который взяла Оксана, прорвался с краю. Белый вынимал каждую крошку осторожно, стараясь держать руки на весу, подальше от носа. Слишком мало, чтобы уснуть навсегда, но достаточно, чтобы на время потерять сознание.
Он перестал дышать.
Держа сон-траву в горсти, Белый осторожно приблизился к решётке, молясь о том, чтобы машину не подбросило на очередной коряге. Луна светила прямо в кабину, и Белый видел коротко стриженный затылок водителя.
– Эй, приятель, – негромко позвал он. – Ты не мог бы опустить шторку?
– А?
– Луна, – пояснил Белый, подпуская в голос дрожи. – Сергей Леонидович разве не предупредил? Я, кажется… аргх… кажется, началось. Гляди, гляди! Шерсть пробивается…
Он захрипел, вжимаясь в решётку.
Водитель, наконец, обернулся. В его глазах отразился испуг. Тогда Герман вытянул ладонь и дунул изо всех сил.
Взметнулась травяная пыль.
Ноздри водителя дёрнулись, потом дёрнулся он сам. Ладони всё ещё лежали на рулевом колесе, но глаза заволокло пеленой. Всхрапнув, водитель начал медленно заваливаться вбок. «Пазик» повело, подбросило, и Белый кубарем откатился на пол, подтянув колени к животу и закрывая руками голову. Потом пришёл удар.
Белого отбросило к противоположной стене. В плечо ткнулся бортик скамьи, что-то снаружи хлопнуло, заскрежетало металлом по дереву. Сцепив зубы, Белый подполз к двери и дважды ударил её ногами.
В салон ворвалась ночная свежесть. Пульсирующий зеленоватым огнём зыбочник влетел и уселся на потолок, подёргивая жалом и глядя на Белого фасеточными глазами.
Пошатываясь, Белый спрыгнул на землю и растёр ушибленное плечо.
Водитель завалился на сиденье и ещё дышал. Белый отстегнул ремень безопасности и вытащил двоедушника на влажный мох. Пусть отдохнет здесь, пока не придёт помощь. В какой-то степени, даже быть покусанным зыбочниками, это всё-таки лучше смерти.
Потянув носом воздух, Белый медленно побрёл прочь, внимательно глядя под ноги и руководствуясь только запахом близкого человеческого жилья, воды, выхлопов и камня. Лес вёл его в Медвежьегорск.
Глава 31
Наизнанку
Лес вывернуло наизнанку. Деревья алели требухой годичных колец, с ветвей стекал мясной сок. До одури несло железистой вонью, и Оксана всё бежала и бежала через вспухший кровью, обезумевший мир. Бежала и видела мёртвого мальчика, чьи волосы, точно водоросли, трепал водяной поток. Бежала и видела Альбину, чьи ноги оставляли во мху глубокие следы. Бежала и видела мать. Обнажив обвисшие груди, женщина слизывала с сосков загустевшее розоватое молоко, слюна текла по подбородку, с шипением всасывалась в трещины земли, и там, под толщей мха и торфа, под