Суетливо порыскала по карманам и выудила грязноватую купюру.
– Да мне не нужно ничего, – замялся мальчик. – Вот ваш телефон, не роняйте больше.
Он протянул руку, и Мара обвила цепкими пальцами его запястье, рванула на себя.
Мальчишка устоял – сильный. Мара подмяла его, накрывая телом и не давая дышать. Дважды ударила затылком об пол – пацан дёрнулся и обмяк.
Какое-то время она прислушивалась к его дыханию и только потом закрыла дверь на все замки – негоже, если кто-нибудь зайдёт.
Сперва она сняла его джинсы и кофту, залепила рот пластырем, потом отволокла в ванную и обвязала руки бельевой верёвкой, другим концом обмотав вокруг стояка. Короткая борьба лишила её сил, и Мара села рядом, вдыхая вонь выпотрошенной старухи, чьи останки всё ещё лежали в ванной, и прислушиваясь к сиплому дыханию мальчика.
Он застонал, возвращаясь в сознание. Густые, как у девки, ресницы дрогнули, приоткрыли блестящие белки. Он что-то промычал в пластырь, и Мара отозвалась:
– Шш! Не нужно кричать, тогда я не сделаю больно.
Мальчишка засучил ногами. Попытался встать, но только крепче запутывался в узлах. Наконец, обмяк, давясь слезами.
– Знаешь, кто я?
Мальчишка запыхтел, во взгляде промелькнула ненависть.
– А так смотреть не надо, – ласково сказала Мара, наклонившись и погладив худую мальчишескую ногу. – На мамку, поди, таким волчонком не смотришь, а я ведь тоже Мать. Чуешь, птенчик? Эх, зелёный ты ещё. Сла-адкий.
Она обтёрла с губ выступившую слюну.
– Не будешь кричать – мы просто поговорим. Не будешь?
Он вяло качнул головой, волосы налипли на лоб, делая кожу ещё нежнее, ещё белее – под ней пульсировали жилки, и Мара облизнулась влажным языком, затем аккуратно отлепила край пластыря.
– От вас дерьмово пахнет, – всхлипнул мальчишка.
– В дерьме вываляешься, ещё не так вонять будешь, – утробно рассмеялась Мара. – Зовут тебя как, птенчик?
– Вам какое дело?
– Дерзить вздумал?
– Пошла ты!
Он плюнул, но слюна растеклась по подбородку. Мара метнулась к нему, впилась зубами в плечо.
Мальчишка завопил в её руку, засучил ногами, кусаясь и пытаясь сбросить тяжёлую тушу. Мара не чувствовала боли – урча, лакала кровь. Вздохнув, с сожалением отпустила, обтёрла ладонь о юбку.
– Вас найдут, – сквозь слёзы пообещал мальчишка. – Уже ищут! Это ведь вы убили Никиту, да? Вы!
– Друга твоего? – уточнила Мара. – Он тоже двоедушник?
– Я не понимаю…
– Это хорошо, – она потрепала мальчишку по щеке. – Значит, падальщик о тебе не знает. А ты не хорохорься, птенчик. Все вы, мужчины, хорохоритесь, куда-то спешите, всё ищите чего-то, землю переворачиваете, чтобы истерзать её и изуродовать, как меня изуродовали, – она указала на залепленный глаз. – Только женщина умеет выслушать и понять, только женщина знает цену жизни. Носим её долго под сердцем, своею кровью питаем, а потом рождаем в муках. Ох, ох… Кто же лишил жизни твоего Никиту?
– Не знаю, – мальчишка плакал, вздрагивая от боли и холода. По полу тянуло сквозняком, и кровь текла по истерзанному плечу. – Маньяк какой-то… Отпустите, бабушка! Честное слово, я никому не скажу!
– Всё как всегда, – Мара тяжело вздохнула. – Сперва гневаетесь, потом сопли распускаете. Ох, мальчишки!
– Я виноват! – продолжал реветь мальчик. – Зачем тогда… соврал?
– О чём же, птенчик?
– Придумал… того человека… ну, с бельмом. Который детей в лес уводит и… убивает! Его портреты сейчас… по всему городу расклеены… я же не знал! Не знал, что так всё выйдет!
– А кто детей уводит, ты знаешь?
– Да нет же, говорю! – выкрикнул пацан. – Я это придумал! Это фейк! Услышал в каком-то… подкасте… или вычитал… не помню! Думал, это прикольно! Ещё в блоге хвалился! Мы с пацанами… ржали… Кто ж знал, что так выйдет… Пожалуйста, бабушка! Меня мама ждет! Я обещаю, что всё расскажу! То есть не про вас расскажу… про мой фейк! Сегодня же в отделение пойду и…
– Не нужно, – остановила Мара. – Лишняя болтовня – лишние слёзы. Пусть ищут. Пусть будут заняты. А я буду искать тоже. Найду – душу выпью.
Мальчишка застонал, уронив подбородок на грудь. Только сейчас Мара поняла, что время от времени утирает ладонью бегущие слюни. Она подползла к мальчишке, заглядывая в лицо.
– Не надо! – заверещал он. – Вы ведь обещали… не делать больно! Пожалуйста! Если я признаюсь… меня мама ждет!
– Шш, знаю, мой птенчик, – ласково ответила Мара, поддевая его за подбородок и заглядывая в глаза. – Я ведь тоже Мать. Великая Мать! Как любая мать, я знаю, что жизнь рождается из боли и утекает в боль. И, как любая мать, даю жизнь и забираю.
Накрыв губами его лицо, всосала мягкое глазное яблоко. Мальчишка завизжал, дергаясь в путах. Мара втянула второй глаз вместе с душой, молодостью, жизнью и, сыто охнув, отбросила пустую оболочку.
Мальчишка ещё дышал, но вскоре перестал.
Она поднялась на ноги, одёрнула юбку и потрогала скрытую пластырем глазницу – под ней пульсировал новый глазной зародыш, ещё слабый, не больше семечка, но совсем скоро он окрепнет и станет видеть, не хуже прежнего. Теперь у неё будет достаточно сил, чтобы найти внучку, даже если поиски затянутся на десяток лет.
Глава 27
Страж Беломорских петроглифов
Белый очнулся, когда хлопнула входная дверь.
Подняв перепачканное кровью лицо, он шумно раздул ноздри, впитывая запах выпотрошенного зверька, пота, геля для душа и медвежьей шерсти. Да, все прочие запахи забивал стойкий медвежий дух. Странным казалось то, что к медвежьему запаху примешивался другой – аромат женской кожи, такой знакомый и родной, что жажда преследования сразу же сменилась страхом.
Оксана. Как он мог забыть про неё?
Белый выпрямился, растерянно оглядываясь вокруг себя.
Она увидела его. Увидела в минуту слабости, вызванной предстоящим изменением, и сбежала, испугавшись.
Он метнулся к обувнице, где оставил телефон, – телефона не было. Обшарив комнаты, убедился, что находится в квартире совершенно один. Телефона нет. Нет и Оксаниной одежды, кроме скомканного белья. Значит, она уходила, торопясь.
Повинуясь порыву, Белый прижал бюстгальтер к носу, но тут же отпрянул – от белья несло медведем – густая, выворачивающая наизнанку вонь. Его сейчас же стошнило кошачьей шерстью и непереваренными косточками.
Голова гудела, тело била непроходящая дрожь.
Белый на цыпочках скользнул в коридор – здесь запах был сильнее и тонкой струйкой утекал под дверь. Кем бы ни был гость – он был опасен и, возможно, куда сильнее самого Белого. И ещё у него была Оксана. Да, она не ушла сама, её совершенно точно утащило чудовище, а Белый, вопреки