– Я понимаю.
Оксана часто заморгала, чтобы не расплакаться.
Она устроилась на заднем сиденье, надеясь, что обратно поедут не через Лес, и всю дорогу глядела в окно на однообразные сосны и холмы, действительно напоминающие медвежий хребет. Не слушала, о чём негромко переговаривался альбинос с водителем, но нашла в себе силы поблагодарить и попрощаться, вяло принимая сочувствие и пустые обещания, что Альбину обязательно найдут.
Никто не найдёт её. Никто – если не отпустит Лес.
Квартира встретила пустотой и тишиной. Герман щёлкнул выключателем, и Оксана прищурилась, оглядывая светлые стены, и односпальную кровать, и пустые пятилитровые бутыли у входа.
– Я ведь так и не купила воды, – с запоздалым раскаянием призналась она. – Вы не думайте, я не из тех, кто едет домой к первому попавшемуся мужчине. Просто…
– Вовсе так не думаю, – успокоил Герман, закрывая дверь на замок. Металлический щелчок заставил Оксану вздрогнуть. – Вы раздевайтесь.
Он первым скинул обувь, куртку и, поколебавшись, мантию, оставшись в чёрной однотонной футболке. Когда он наклонялся, Оксана заметила прямоугольник татуировки на его шее – штрихкод.
– Не знаю, что на меня нашло, – она обеими руками пригладила волосы. – Снова этот лось и снегири. И кусок Альбининой куртки в руках мёртвой девочки. Кто она?
– Горбач позвонит, когда выяснят.
– Кто?
– Михаил Сергеевич. Он ведёт дело вместо Вероники. Будете чай?
Альбинос принялся рыться в кухонных шкафчиках, и по его рассеянным движениям Оксана поняла – квартира съёмная.
– Только, прошу, не наливайте воду из-под крана.
– Не буду, – он рассмеялся, и от того, насколько искренне это прозвучало, Оксана сама улыбнулась и расслабилась, опускаясь на стул. – Зовите меня Герман, раз уж мы соседи. И мне совершенно нечем вас угостить.
– Я не голодна.
Он кивнул, принимая ответ.
Чайник зашумел, моргая синей лампочкой индикатора. Чайный пакетик лёг в белоснежную кружку. Хозяева держали квартиру в чистоте, Оксана отметила это сразу, и Герман или тщательно её поддерживал, или въехал совсем недавно.
– Вы здесь надолго? – спросила она.
– Пока не разыщу Альбину.
Привстав, разлил кипяток по кружкам. Оксана отметила, что при кажущейся худобе Герман выглядит достаточно спортивным, под футболкой явственно проступали мускулы, а движения были осторожны.
– Сахар?
– Спасибо, – она обняла кружку ладонями. – После рождения Альбины я стараюсь вести здоровый образ жизни и отказалась от курения и сахара. А вы?
– Я в некотором роде вегетарианец, – на этот раз улыбка Германа выглядела натянутой. – В моём положении важно воздерживаться от всего, что может спровоцировать рецидив.
Оксана склонила лицо, касаясь губами края кружки. Чай обжигал, но ей не хотелось, чтобы Герман видел сейчас её лицо – покрасневшие глаза, замешательство от того, что она сидит в доме бывшего убийцы и болтает с ним так непринужденно, будто не было ни Леса, ни мёртвых детей. Что бы сейчас сказала её мама? Вспомнила бы её постоянные побеги, ночёвки у подруг и вписки на сомнительных квартирах, сожительство с Артуром, который так и не стал официальным мужем и отцом для их дочери.
– Когда я бросала курить, то постоянно носила в кармане леденцы, – вспомнила Оксана. – Если честно, это хреново помогало. Но мне было ради кого воздерживаться. Когда Альбина пропала, мне снова захотелось курить. И сейчас я бы не отказалась от сигареты.
– Стоит начать – не остановишься, – Герман тоже сделал глоток. – Но иногда держаться тяжело. Однажды я едва не выпил уксусной кислоты, чтобы заглушить голод.
– И как вы справились?
– Мне напомнили, что есть вещи, ради которых стоит жить.
Какое-то время они молча пили чай, слушая, как снаружи барабанит мелкий противный дождь. За дверью ползла, полязгивая, кабина лифта. В соседней квартире бормотал телевизор, и Оксане подумалось, что за последние беспокойные дни только здесь ей стало по-настоящему уютно и безопасно.
– Вы можете спать на кровати, – сказал Герман. – Я постелю себе на полу.
– Зачем же?
– Не спорьте! Вы гость, нельзя же укладывать вас в коридоре на коврике, а что до меня – я привык к спартанской обстановке. Если хотите принять душ, я вскипячу оставшуюся воду. А завтра мы перевезём ваши вещи.
– Спасибо. Наверное, я куплю себе новые. Мне совершенно не хочется снова встречаться с отцом.
Герман понимающе кивнул, не задавая вопросов, и Оксана была благодарна за это.
Сквозь узкую полоску между шторами едва проникал свет уличного фонаря. Оксана таращилась во тьму, прислушиваясь к мерному дыханию Германа, – он спал клубочком, подтянув колени к груди, укрывшись с головой одеялом, и в этом было что-то по-детски трогательное. Потом она уснула.
Снилось Онежское озеро. Выступающие драконьими позвонками каменные острова. Перекрученные корни торчали, точно иглы ежа, и где-то под ними, глубоко-глубоко внизу, ровно и глухо колотилось живое сердце Леса.
Тук… тук…
Она открыла глаза.
Часы на смартфоне показывали два часа двадцать две минуты.
Когда-то в детстве Оксана загадывала желание всякий раз, когда удавалось случайно увидеть на часах одинаковые цифры. Она загадала: пусть Альбина найдётся сегодня же!
В ответ на её мысли раздался стук в окно.
Тук!
Оксана села в кровати.
Герман спал в той же эмбриональной позе, белели в сумраке взъерошенные волосы на затылке. Он спал и не слышал, как кто-то робко стучится в стекло.
Тук, тук!
На этот раз громче.
Отбросив одеяло, Оксана прошлёпала босыми ногами к окну.
Конечно, это ветер. Или дождь. Или у Оксаны окончательно расшалили нервы, и нужно просто вернуться в постель и постараться заснуть.
Стук повторился, затем что-то прошуршало снаружи, и Оксана, обмирая от страха, отвела в сторону тяжёлую портьеру.
С той стороны стекла глядел отец.
Касаясь острым носом стекла, он тихо постукивал в окно. Ветер трепал прежде тщательно уложенные гладкие волосы, тонкие губы шевелились, дыхание оставляло на стекле разводы. На уровне обнажённых плеч качались голые ветви клена.
Она прижала ладони ко рту. Ужас скрутил внутренности в клубок, и Оксана окостенела, боясь моргнуть или закричать, потому что отец ощерил зубы – розоватые, покрытые свежей кровью. На Оксану дохнуло вонью протухшего мяса, и только тогда она нашла в себе силы, чтобы откачнуться и завизжать.
Она кричала, срывая голос, отбиваясь от обхвативших её рук, молотила кулаками воздух и наконец упала на постель, содрогаясь в рыданиях. Электрический свет опалил роговицу, и в этом слепящем свете фигура Германа казалась изломанным чёрным силуэтом. Подскочив к окну, он рывком распахнул шторы.
– Не надо! – запоздало крикнула Оксана. – Там…
Стукнула, распахиваясь, оконная рама. Ворвавшийся ветер взметнул тюль, зашелестел обронёнными обёртками от чайных пакетиков, погладил по лицу влажной ладонью.
– Здесь никого нет, – Герман обернулся, и Оксана съёжилась – на миг показалось, будто оба его глаза полыхнули хищной желтизной.