– Такая наша доля, – тяжело вздохнула женщина. – Мужику что? Дело сделал и гуляй. Захотел – пришёл, захотел – ушёл. А ребёнка потом женщине на себе тянуть, всё на себе, на себе, – она похлопала себя по спине. – Тут всё, вся наша ноша. Думала, увидит, какой его дочь стала, гордиться будет и локти кусать, что рядом его не было. А он даже на похороны не пришёл.
Они замолчали.
Женщина всхлипывала, теребила в пальцах бахрому шарфа. Оксана разглядывала узоры на полу, прислушивалась к неясным голосам за дверью. Вернулся дежурный с водой. Оксана вежливо приняла кружку, но пить уже не хотелось, так и поставила рядом со стаканом.
– Вы, главное, верьте! – с жаром произнесла женщина. – Пока тела нет – есть надежда! Это я уже всё знаю, всё видела. Никому не пожелаю своего ребёнка в гроб класть. Найдут этого маньяка – не дождусь суда, своими руками ему глаза выцарапаю!
Она скрючила пальцы, словно уже держала убийцу своей Наташи за горло.
– Вы тоже верьте! – сказала Оксана. – Его обязательно найдут!
– Найдём, найдём, – вторил ей молодой дежурный.
В приоткрытую дверь выглянула Астахова.
– Зайдите, Оксана Олеговна.
– Простите, – сказала Оксана женщине, поднимаясь. – И примите соболезнования.
Слова были ничего не значащими, пустыми, как дутые стекляшки, ими не вернёшь мёртвых.
С тяжёлым сердцем Оксана закрыла за собой дверь. Отец сощурился на неё слезящимися глазами.
– Я вообще не понимаю, в чём меня обвиняют! – пожаловался он.
– Я вас не обвиняю, Олег Николаевич, – Астахова тяжело опустилась за стол. Сколько она уже не спала? Так и сидела с того вечера над бумагами, в душном запертом кабинете наедине с фотографиями мёртвых детей и кружками кофе? – Но для следствия важно прояснить ваши отношения с бывшей супругой.
– Зачем ворошить прошлое? – брюзгливо осведомился отец. – Люди сходятся и расходятся, это жизнь! А вы мне толкуете про какой-то лес, про мёртвых детей… Какая гадость! Дочкиных рассказов наслушались? Она у нас знатная выдумщица! Вы бы знали, что она в детстве фантазировала! Про человека в чёрном, про какого-то незнакомца, который увёл её с детской площадки…
– Оксана Олеговна сама расскажет, – перебила его Астахова, плеснула из графина воды, принялась зло размешивать кофе. Ложечка громко звякала о края кружки.
– Я уже всё рассказала.
– Только не о ваших детских фантазиях! – бросила полицейская. – Может, никакой Альбины действительно не было, а? Олег Николаевич уверяет, вы с детства отличались живым воображением!
– Запросите выписку из роддома! – разозлилась Оксана.
– Уже запросили.
Астахова сделала большой глоток. Вздохнула, округлив рот, по её лицу разлилась нездоровая бледность.
– Простите, – прохрипела, – мне, кажется…
Рванула ворот свитера и упала лицом в раскрытую папку. Оксана с криком отскочила, а отец метнулся к двери, требуя немедленно врача. В коридоре засуетились, забегали дежурные. Тогда по кабинету начал медленно распространяться гнилостный запах болота.
Глава 15
О чернокнижии
Потолочная лампа мигала, изливая желтушный свет. По стенам ползли тени. В дальнем углу храпел завёрнутый в бесформенное тряпьё бомж. Нары напротив занял паренёк неопределённого возраста, угреватый, с длинными сальными волосами. Скрестив на груди руки, подрёмывал, но нет-нет да и бросал на Белого цепкий взгляд из-под полуприкрытых век.
Изолятор временного содержания ещё не тюрьма, а на тюрьмы и клетки Белый насмотрелся: сперва в «Заповеднике» – резиденции Лазаревича, а после срыва – в колонии для таких же, как он, нелюдей. Здесь же было спокойно, тихо и малолюдно. У Белого под боком всего два соседа и много времени на размышления.
Трое погибших подростков и одна пропавшая. Белый предполагал, что будут ещё. Он чуял опасность – даже спёртый воздух изолятора казался ему разрежённым, звенел от напряжения, будто совсем рядом гудели высоковольтные провода, и волчьим глазом он видел пробегающие по стенам голубые искры – защиту от магии.
Убийца не был насильником: следов спермы не обнаружили ни на теле Наташи Захаровой, ни на теле Никиты Савина. Педофилия – возможно, но без прямого полового контакта. Гомицидомания – непреодолимое влечение к убийству, – скорее всего. Вероятно, фетишизм, если брать в расчёт оставленные во ртах жертв рябиновые ягоды и перья. Может, маньяк уносил одежду с собой, ведь детей находили абсолютно голыми, или удовлетворялся самим фактом умерщвления. В одном Белый был почти уверен: убийства походили на магический ритуал, и этот ритуал был прямо связан с рябиной и снегирями, с переходом в иную плоскость реальности.
Однажды Белый спросил у Лазаревича: что будет, если обычный человек попадёт в Лес?
– Ты не первый, кто спрашивает, – ответил тогда Сергей Леонидович. – Долгое время считалось, что обычный человек, не обладающий магией, сразу погибнет, но наши учёные развенчали этот миф. Человек туда не попадёт. Для простых людей Лес недостижим, как для слепого недостижимо зрение, а для глухого – слух. Они проживают жизни, даже не предполагая, что рядом с ними существует другая реальность, отличная от привычной им. Но некоторые что-то подозревают, а потому пытаются.
– Кто? – спросил Белый.
И гораздо позже узнал ответ.
В крохотное окошко передали ужин: в каждой тарелке по ложке риса с плохо проваренной курицей, хлебцы и чуть теплый чай в алюминиевых кружках. Мясо Белый съел, а к чаю не притронулся – из кружки шёл отвратительный болотистый запах. Что за воду туда наливали? Из-под крана? Из канализации? Как вообще работают в городе очистные сооружения? Всё-таки не зря он предупредил Астахову, чтобы пила поменьше кофе. Наверняка, той же водой разбавляет, и кто знает, чем это обернётся.
– В сортире наливали, нах! – будто прочитав его мысли, буркнул патлатый парень. Тарелку пихнул к бомжу, но тот не проснулся, только засипел во сне и заворочался, распространяя сивушный дух и вонь давно не мытого тела. – Тебя за что? Уголовка?
Белый не сразу понял, что обращаются к нему. Волосы парня завесили его лицо и скрыли проколотые в нескольких местах брови и вытатуированную пентаграмму под глазом.
– По сто девятой, – наобум ответил Белый и по озадаченному взгляду патлатого понял: несидевший. – Причинение смерти по неосторожности.
– А! – взгляд патлатого прояснился. – И меня по уголовке, нах! За вандализм, типа.
– Граффити рисовал?
– Не. Осквернение кладбища.
Он сцедил слюну и ухмыльнулся, показав неровные желтоватые зубы.
Белый навострил уши. Снова кладбище? Любопытно.
– Ритуал проводил?
– Как догадался?
– Партак у тебя выразительный.
– Это? – парень дотронулся до щеки. – Обижаешь! Это дьявольская печать! У меня и другая есть. Во!
Протянул кулак, демонстрируя вытатуированные на костяшках шестёрки.
– Интересуешься кабалистикой?
– Сатанизмом типа. А ты шаришь, да? Я Астарот, кстати.
– Герман, – ответно представился