Образ-пространство
44
Два пространства: одно – всегда заполнено и избыточно, это человеческое пространство ближайших вещей и событий, без машин и вспомогательных устройств, для Хайдеггера оно «сделано вручную», оно ближайшее к нашему телесному «я» (и часто с ним совпадает). Итак, это пространство – это способ быть, то есть обживаться, окружать себя вещами, стремиться к заполнению; его функция – дифференцировать то, что заполняется, но отнюдь не господствовать. Именно такое пространство может считаться родственным нам как живым существам, соответствующим нашей мерности, нашему присутствию в мире.
И другое пространство – то, что опустошается, «обезличивается», – пространство, создаваемое «наукой», «техникой» и машинами – захватчицами Природы. Правда, есть и другой аспект этого же вида пространства, порабощённого тиранической властью, – иерархическое, злоупотребляющее тяжестью господства, насилием и покорностью подданных. Конфликт между центральной властью и крестьянством в древней Руси (да и позднее) снимался «бегством» в резервные пространства. Воображение искало выход в утопиях чистых пространств. Идея «вольных земель», «ухода» действительно открывала крепостным другое пространство жизни, неподотчётное имперскому произволу и насилию. Это «бегство» как раз и должно пониматься как поиск другой жизни, чью пространственную форму ещё надо создать. Отсюда архетип странника и странничества, ведь странник – это тот, кто обрёл свободу в непрерывном бегстве и отказывается от определённости своей цели; он – персонаж чистого движения, без остановок и укрытий, вневременное существо[20].
Это пространство ещё не оторвалось от первого, «хайдеггеровского», хотя умирает, распадается и не способно вместить в себя жизнь…
45
Достаточно привести некоторые из характеристик пространства в литературе позднего авангарда. Например, пространства повестей А. Платонова («Котлован», «Чевенгур», «Ювенильное море» и др.): безлюдное, погружённое в тишину, без времени, пустое, опустошённое, вымершее, бесконечное, тоскливое и грустное, лунное, бесприютное, теневое, воздушное, безмолвное, безвестное, неподвижное, скучное, смутное, мёртвое, долгое, рассеянное, простое. Пространство-ловушка, в которую поймано время, там оно умирает. Времени почти уже нет, оно переходит в хрупкие тающие пространственные образы и продолжает распадаться. Нет пространства, есть степь, а степь есть движение, в ней нет места-над, все места в степи – места-без мест.
Речь идёт об обнаружении чистых пространств, где нет закона, но где всегда есть возможность спонтанных действий, никаким правилом, нормой или Законом не ограниченных. Беззаконие, возведённое в Закон, свобода от всего и для всех. Это текучее пространство, взрывное, пространство-поток, оно не подчиняется никаким внешним условиям или другим пространствам. Чистые пространства нельзя определять из того, насколько они заполнены «местами», они не имеют границ, да они и не пространства, скорее подпространства, пространства транзитные, переходные, при всех условиях они остаются открытыми… Такими когда-то были морские пространства с пиратским промыслом и знаменитым пиратом – их первым героем, пространства фронтира с американскими колонистами, штурмующими far West, а сегодня это пространства Сети, чей фронтир поддерживается «преступной» активностью хакеров.
Эстетика исчезновения
Таким образом, никакого положительного произведения или действования всеобщая свобода создать не может; ей остаётся только негативное действование; она есть лишь фурия исчезновения, Furie des Verschwindens.
Г.В.Ф. Гегель Феноменология духа
46
Чистое пространство – это пространство, где всё способствует исчезновению – сообщества, «группы», временные союзы и партнёрства – все хотят получить преимущество за счёт собственного исчезновения.
47
Практика исчезновения не определяется одним фактором, пускай доминантным. Сто́ит отделить исчезновение, которое относится к мироощущению субъекта, сталкивающегося с явлениями быстро меняющейся социально-технической и культурной среды, от вполне объективного процесса, который, может быть, опознаётся как исчезновение Реальности (её распыление, фрагментация, просто стирание). П. Вирилио определяет свой подход как эстетику исчезновения, esthétique de la disparition, как своего рода сплошное массированное протезирование человеческой чувственности, создание на её основе некого прообраза будущей искусственной жизни, навсегда освобождённой от человеческого. С одной стороны, протез или устройство, позволяющее иметь доступ к новой реальности, «наблюдать» за ней и контролировать, воспроизводить её эффекты; а с другой – сам субъект, исчезающий в своей способности использования протезированной чувственности[21]. У Вирилио имеется достаточно тонко разработанная теория фрагментации опыта, то, что он называет теорией остановки (прерывания, обрыва, отсутствия). Эстетизируется акт остановки временно́го потока, превращение его в мгновение, вспышку, во фрагмент. Собственно, так Вирилио и пишет свои необычные книги, которые представляют собой многослойные коллажи фактов, мнений, расследований, и предъявляются они не для того, чтобы что-то нам доказать, а просто чтобы сказать – всё так и есть. В сущности, для него очевидно, что жизнь – это не единый «поток становления» (Ф. Ницше), а «прерывистая цепь актов» (Г. Башляр). И каждый такой акт прерывания/остановки имеет свою эстетическую форму, благодаря которой мы обновляем наше видение, но теряем себя.
48
Произведения актуального искусства не сообщаются с коллективной памятью общества. Актуальное искусство подвержено амнезии, оно – беспамятливое. Это искусство скорее забвения, нежели памяти; оно не нуждается в мнемотехнических средствах, поскольку длится/существует в наикратчайших промежутках времени восприятия и, конечно, не подчиняется нормам институциональной памяти. Актуальный художник действует так, что каждый новый его жест стирает предыдущий. Вот почему он всё время повторяется, хотя и каждый раз по-разному и с той силой новизны, которая заставляет забыть сделанное. Принцип стирания – это есть умение художника повторяться так, чтобы казаться новым и новейшим.
«Работа скорби» (З. Фрейд)
49
Есть и другое исчезновение, например, «естественный» уход человека из жизни. Люди знакомые и близкие, известные и не очень, как мне представляется, сегодня не уходят, не умирают, а просто исчезают… Наступает день, когда нам сообщают, что такого-то нашего знакомого или коллеги больше нет. Это известие останавливает на время наш мир, он перестаёт крутиться, но останавливается как-то странно – сжимается, уплотняется, делается меньше. Оказывается, что место, навсегда покинутое одним, не может быть занято другим. Главное здесь – слово исчезновение, которым я почему-то пытаюсь заменить такие слова, как «уход» или «смерть». Вероятно, это связано с тем, что статус смерти в современном обществе радикально изменился, она существует теперь в некрологе, короткой памяти близких, в предельно сокращённом, стандартизованном ритуале прощания. Но больше не воспринимается как смерть, а только как прекращение способности жить. Смерть вытесняется из