На упомянутой выставке доминировала тенденция к использованию неактивных, инертных материалов. Техника разнообразная, но вполне ожидаемая, – так демонстрируются образы, теряющие форму, или те, которые не могут её иметь, чья форма разрушилась или стала чрезмерно активной (перешла в режим самоуничтожения). Использование инструментов home video, фотографических планов (планшетов), кинетической скульптуры, техник копирования, широких, развёртывающихся плоскостей – весь этот ожидаемый из года в год дизайн современного. Ничего актуального.
Хлам
27
«Трэш-телевидение» отлично моделирует истину, отменяя её всюду, где можно. Поскольку отвратительное и безобразное изначально недопустимы и все стараются избегать чего-то подобного (хотя само отношение к ним может отличаться), они часто выступают как спонтанное, не контролируемое явление реальности в том именно виде, которым это реальное будто бы обладает. На самом деле отвратительное, мерзкое и безобразное столь же симулятивны, сколь хорошее, красивое, пристойное или чудесное. Часто именно отвратительное, непристойное, «откровенно бесстыдное» претендует на истину. Раз это так неприятно и даже невыносимо видеть, то не сама ли это Реальность, открывшаяся нам непосредственно, то есть так, как она есть? Разве можно поставить под сомнение отвратительное, когда оно проявляет себя в нарастающем чувстве тошноты, и мы готовы избавиться от него любым способом? В конце концов, выблевать его…
С другой стороны, ни «сериалы», ни «мыльные оперы», ни все эти «ток-шоу» – образцы «трэш-телевидения» – не могут быть восприняты без конвенции по поводу правдоподобия предлагаемого зрелища. Безопасное, банальное, легко угадываемое, всегда угождающее массовому вкусу, исключающее суждение и память – всё это относится к широко принятой конвенции пошлости. Пошлое – это то ставшее привычкой реальное, происхождение которого не обсуждается. Такие культурные феномены, как пошлость, приучают нас воспринимать видимый и слышимый мир физиологически, то есть с нескрываемым удовольствием от насыщения.
28
Мы же, те, кто воспитан на чтении и длительных ритуалах восприятия произведения искусства, лишаемся практик отложенного времени. Так откладываешь книгу, чтобы к ней снова вернуться, или вновь и вновь смотришь один и тот же фильм, но как бы с разных временных позиций. В своей экзистенциальной жизни я не могу, чтобы сохранить единство личности, отказаться от этой циркуляции и повтора того же самого, где новое не новее старого, старое возвращается как часть нового и т. п. Возвращение к тому, что было иллюзией и выдумкой, но оно всё время происходит, и это часть нашей экзистенциальной жизни. Здесь же, в новейшем произведенческом акте, даётся всё разом и одной взрывной волной. Отказ от длительности восприятия, плата – взрыв. Мгновение определяет время существования произведения. Произведение существует ровно столько времени, сколько воспринимается… Сила или вкус к Ничто, или, как говорит Адорно, содрогание нового, frisson nouveau. Всё современное искусство вплоть до актуального – это шоковое искусство, это искусство сверхбыстрое, взрывное, пугающее и ужасное, оно хочет не просто «трогать», оно стремится отрешить нас от привычки к созерцательной практике. Искусство внезапности, без значения, – и разрушительного. События «11 сентября» как произведение – бесспорно, та же home video поэтика мировых катастроф. Есть ли ещё что-то, кроме этого мира, который мы знаем как абсолютно безопасный, хотя этот мир часто обнаруживает себя в своём полном безразличии к человеку, мир как чужая Природа?
Быстрота. Запаздывать и опережать
29
Отношение к жизни формируется через реальное запаздывание и виртуальное опережение. Мы не успеваем сделать то и это в определённое время, планы нарушаются, проекты откладываются, но время движется со всё бо́льшей скоростью, а это значит, что жить – это запаздывать, то есть пытаться не отстать от времени, но не в силах ни сравняться с ним, ни опередить его. Запаздывать на шаг – «почти уже, но нет… опять опоздал». Опережающее воздействие техно-социо-медийного (объективного) времени сегодня очевидно. Внешнее социальное время ускоряется, а точнее, уплотняется, а внутреннее экзистенциальное время сжимается. Человек более не в силах контролировать чувство внешнего, объективированного времени, ныне эта способность антропологически утрачивается, она «отмирает» как функция существования. Мы в ловушке большого Времени, наше внутреннее время не имеет места в тотальной объективации темпоральной сущности мира.
Устранение проекта и прогноза, утрата проспективизма. Футурошок.
30
Время поглощает, распыляя пространственность и все живые индивидуальные телесные формы (непроизвольные движения, жесты, позы и замедления), указывает на физиологические, психологические и экзистенциальные пределы нашему присутствию, сужение антропологически данного мгновения до мерцающего знака, как если бы мы были и здесь, и не здесь. Ведь то, что мы передаём по факсу или по электронной почте, мгновенно и вместе с нами достигает любой точки земного шара. Мы не нуждаемся в том, чтобы быть органичными, топологичными, иметь место в пространстве жизни, то есть соответствовать собственному телу и его естественным движениям. Мы виртуальны – в мире всё меньше тела и телесного…
31
Время развёртывает картину мира в виде совокупности режимов быстроты, не скоростей, а именно быстроты, то есть именно быстрота устраняет всякое ограничение на пространственный образ и он становится бесполезным, он больше не в силах замедлить социальное время. Время выделяется в мировую константу, и тогда все материальные знаки, которые могут его обслуживать, не имеют принципиальной ценности, то есть могут быть расшифрованы благодаря этой тотальной и вездесущей константе – Быстроте. Время не существенно, существенна только быстрота, она возмещает собой утрату чувства времени. Значение теперь имеет не сам знак, а то, как быстро он может преобразоваться в другой, причём само преобразование и есть то, что можно назвать качеством быстроты. Быстрота – это вневременная субстанция, которая поглощает все антропоморфные значения. Не скорость, а именно быстрота,