…Николай открыл глаза. Глаз. Правый. Левый не открывался, и он чувствовал в левой глазнице пульсирующую боль. Голова раскалывалась, горло сдавливала тошнота, во всём теле ощущалась ужасная слабость. Ушло несколько минут на то, чтобы собраться с силами и приподняться на локте. Он всё ещё был в рубке «Ларедо». И кроме него здесь были только тела. Офицеры и матросы, адмирал Лейден и капитан Дрейвилл – все лежали вповалку, с перекошенными от ужаса лицами. Глаза их были широко распахнуты, и не стило сомневаться, что моряки мертвы. Охваченный кошмарным предчувствием, Дронов перевёл взгляд на рулевое колесо. Анастасия была там. Девушка сидела у штурвала, прислонившись к нему спиной, подогнув ноги под себя. В отличие от всех остальных на мостике, её глаза были закрыты, а лицо спокойно. Это подарило Николаю несколько мгновений надежды.
- Настя! – он подполз к ней, взял за руку. Пальцы были холодными. Щека, которой он коснулся – тоже.
- Настя… - Николай всхлипнул, сжимая ледяную ладонь девушки. – Настенька…
Слезы текли по его щекам, прокладывая дорожки в запёкшейся на лице майора крови – своей и чужой. Не сразу он услышал какой-то шум. Подняв голову и прислушавшись, Дронов понял, что это голос. Слабый, едва доносящийся из медной переговорной трубы возле штурвала. Поднявшись, он наклонился к раструбу.
- …мостике! Кто-нибудь! Это машинное, повторяем! Есть кто-нибудь? От удара дверь заклинило, не можем выйти! На мостике! Ответьте!
Сглотнув, Николай посмотрел в окно. Было светло. Шторм исчез без следа. Крейсер дрейфовал посреди спокойного моря. Солнце клонилось к закату, подкрашивая волны золотом. Небо было высоким, чистым и голубым…
Эпилог
Эпилог
Корабль давно погрузился в сон, лишь отзвуки работающих машин доносились сквозь стальные переборки. Но уснуть не получалось. Мудрый капитан Олдрин выделил Николаю не ту же каюту, что он делил с Анастасией, хоть лишних мест на маленьком миноносце и не было. Ради него переселили пару энсинов. И всё же это не помогло. Одиночество оказалось невыносимо. Майор сидел на краю койки и бездумно таращился на огонёк аргандовой лампы у двери, времени трогая чёрную повязку, закрывающую выбитый глаз. В груди кололо, а в голове вертелся вихрь похлеще, чем над проклятым островом культистов…
… «Сорок второй» первым добрался до дрейфующего «Ларедо». Миноносец снял с флагмана Дронова и десяток раненых. Кроме майора на крейсере выжили те, кто в финале боя был под палубой и не видел, что творилось снаружи. Они остались приводить корабль в порядок – нос был смят так, словно им пробили чей-то железный борт. Николай лично перенёс тело Анастасии. Лишь когда майор уложил девушку на койку в лазарете миноносца, корабельный врач смог заняться его лицом. Дронову было всё равно – он смотрел на то, как помощник доктора ищет признаки жизни у сыщицы, надеялся на чудо. Но запас чудес на сегодня был исчерпан досуха.
Николай смутно помнил, что из лазарета его забрал лично капитан, провёл в рубку, чтобы показать, как эскадра, возглавляемая теперь «Сан-Луисом», будет обстреливать остров. Работы флоту осталось немного – к прибытию кораблей от бывшей британской базы осталась лишь дымящаяся выжженная плешь да обожжённые дочерна причалы в бухте. Видимо, золотое пламя, не сразившее чудовищную тень, всё же настигло её последователей. Сотейра сделала всё, что могла.
Потом Олдрин отвёл майора в свою каюту, куда набились прочие доверенные офицеры. Мира принесла с собой пыльную бутылку какого-то вина, наверное, дорогого, капитан достал серебряные стаканчики. Пили сперва молча, потом поднимали тосты за погибших. Четвёрка моряков будто приняла Дронова в свой круг. С ним теперь держались как с товарищем, одним из своих. Мира первая назвала его «Ник», а не «Николай», и майор не стал возражать. За вином последовал ром из запасов командира. Допьяна, впрочем, напиваться не стали, и после второй бутылки Дронова проводили к его новой комнате, оставили одного.
Сложно сказать, сколько часов просидел Николай, то всхлипывая в кулак, то застыв истуканом. Сыграли отбой, а он всё не мог скинуть оцепенение. Лишь один раз встал, чтобы зажечь лампу – темнота теперь пугала его. Мысли возвращались то к чудовищной тени, скрытой штормом, то к белому небу с чёрными звёздами, выжигающими душу. А их то и дело заслоняло бледное лицо Насти с закрытыми глазами. Николай чувствовал кончиками пальцев её холодную щеку. Проскальзывали дикие мысли – если бы она умерла с открытыми глазами, может, было бы легче? Если бы он видел их остекленевшими, пустыми, ему проще было бы поверить, что Насти больше нет? Не было бы тогда жгущей изнутри надежды, что это какая-то ошибка, что он опять не так что-то понял, а хитрая сыщица выкрутилась из очередной беды?
Дымка от лёгкого опьянения спадала, а мысли становились яснее. Дронов понял, почему у него бегут мурашки от тёмных углов каюты, куда не попадает свет лампы. Он теперь знал, что их мир – стеклянный шарик, окружённый неведомым. Они могли понять это и раньше. Если есть параллельная вселенная, откуда приходят люди, то она может быть не одна. И в иных мирах могут быть вещи пострашнее людей со знаниями чуждых технологий. То, что человечество до сих пор не сталкивалось с чем-то, подобным сегодняшней катастрофе – чистое везение. Понимают ли это те, кто стоит выше него? Вполне возможно. Но они связаны своими играми в политику. Даже его родная Особая Экспедиция, созданная, чтобы бороться с необычными угрозами, всего лишь часть Третьего отделения, подразделение тайной полиции, пусть и с большой автономией. Она стоит на страже одной страны – своей родины. Когда-то Дронову казалось, что