– Простите, папа… я постараюсь меньше беспокоить вас. Правда.
– Что касается моей деятельности…
– Не мне вас судить, – останавливаю его.
– Да нет, я не об этом… Лично у меня нет никаких проблем с моим способом заработка на жизнь. Благодаря ему твой отец имеет хорошие связи с другими странами. Да и ты бы на свет не появилась, не посети я Великую Пустошь восемнадцать лет назад с деловым визитом…
– Моя мама из Великой Пустоши? – сердце начинает стучать быстрее.
Так редко мы говорим о ней…
– Твоя мама из Галаарда. Но в тот момент между Пустошью и Галаардом шла война, потому она прибыла с дипломатической миссией… а в итоге бежала со мной в Сумрачное Королевство и родила тебя, – на губах папы появляется нежная улыбка, и я завидую ему в этот момент.
Он помнил её. А у меня были лишь смутные детские воспоминания и небольшой портрет в Комнате Памяти.
– Почему она…
– Не спрашивай, Вайолет. У меня как не было, так и нет ответа на этот вопрос. Для всех она умерла, но мы с тобой знаем, что она оставила нас… так давай не бередить прошлое. Я уже слишком стар для этих переживаний, – отец закрывает лицо руками и пару секунд сидит неподвижно, после чего хлопает себе по щекам и поднимается с кресла, куда успел сесть во время разговора, – Ладно, а теперь поговорим о Рафаэле и его пассии – девушке по имени Вирджиния Блэквуд.
– Ого! Ты впервые назвал её так, – удивленно замечаю.
– Если эти двое каким-то образом вредят тебе, ты должна сказать мне об этом! – глаза отца начинают сверкать нехорошим блеском.
– Они… думаю, они способны мне навредить, – отвечаю вдумчиво, вспомнив пару своих смертей, – но доказательств у меня нет. Только предчувствие. И эта рана на груди…
– Где там Игги с лекарем?! Сколько можно искать его в столице?! Мы же не посреди пустыни во время бури! – тут же подскакивает отец.
Смотрю на него и начинаю улыбаться. Какой бы ни была моя жизнь, он всегда остаётся на моей стороне.
– Отец, как думаете, король примет ваш отказ выплачивать ему откупные за Рафаэля? – спрашиваю ровным голосом, вновь ощутив в себе то спокойствие, что появилось во мне после пробуждения этим утром.
– Мы с этим разберёмся, – уверенно произносит папа, – Рафаэль – сын его троюродного брата. И прав на престол у него меньше, чем у всех остальных… боюсь даже представить, какие деньги вытягиваются из женихов двоюродных племянниц!
– И тем временем у короля нет наследника. Отец… вам не кажется это странным? – смотрю на него задумчиво.
– Это кажется странным всем более-менее думающим людям. Но нас таких немного, – папа гладит меня по голове и поворачивается на звук из коридора, – О! Лекарь прибыл!
***
– Изумительная работа, – бормочет лекарь, осматривая мою рану.
– Что? Что вы сказали? – кричит из коридора отец, после чего к нему мчится Игги, чтобы передать слова лекаря.
– Такие ровные швы? – уточняю, пожалев, что не успела рассмотреть свою метку в зеркале.
– Они филигранны! И то, чем обработана рана… – продолжает сухонький старичок, согнувшийся надо мной в три погибели и рассматривавший рану в увеличительное стекло.
– Чем? – переспрашиваю.
– Если бы я знал! Но рана затягивается слишком быстро, а кожный покров восстанавливается так, словно вы получили удар не вчера, а неделю назад… – изумленно отзывается лекарь.
– Это невозможно, ещё вчера она была цела и невредима! – вбегает в комнату отец.
– Папа! Я в состоянии вести разговор с господином лекарем и без твоей помощи, – замечаю, укоризненно взглянув на него.
– Выйдете, господин! Леди Вайолет не только ваша дочь, но и молодая девушка на выданье! – гонит его прочь сердобольная Игги.
– Мне бы хотелось встретиться с тем человеком, что помог вам выжить прошлой ночью… нам бы не помешал его опыт, – протягивает лекарь.
В том, что у Кристиана действительно есть все необходимые навыки, я не сомневалась: он явно не в первый раз сталкивается с подобными повреждениями, если можно так выразиться… Страшно думать о его пленниках, но можно лишь надеяться, что они выжили в итоге.
Что касается моего быстрого восстановления – думаю, это лично моя особенность, которая увеличивается от смерти к смерти. Проснувшись после отравления в первый раз, я имела все типичные симптомы. Во второй раз это на меня уже не действовало. Совпадение? Вряд ли. Полагаю, в следующий раз это конкретное ранение совсем не доставит мне проблем.
…
Ох ты… уже думаю о следующей смерти. Дожили.
– В любом случае я бы прописал вам постельный режим хотя бы на неделю: никто не знает, как поведет себя ваш организм, нагрузи вы его в период восстановления – даже с учетом быстрого процесса выздоровления, – произносит лекарь и, наконец, разгибается надо мной.
– Я безусловно последую вашим предписаниям, – киваю и хочу встать, как встречаю взгляд лекаря, – точно… последую, – возвращаюсь обратно в постель.
– И всё же шрам останется с вами на всю жизнь. Вы должны постараться принять это… и полюбить себя такой, какая вы есть, – с лёгким сожалением произносит лекарь, а я, признаться, на некоторое время выпадаю из беседы, пытаясь осознать сказанное.
Шрам? Принять? Любить такой, какая есть?
– Мы просим вас не распространяться об этом, – шепчет отец, вновь занырнувший в мою спальню.
– Разумеется, барон. Вы уже отправили людей на поиск того преступника? И началось ли расследование в Министерстве Порядка? – уточняет старичок.
– Мне понадобится ваше освидетельствование для запуска всех официальных процессов, – отец понижает голос.
– Разумеется, вы его получите.
– Тогда пройдём в кабинет, – папа выводит лекаря из моей спальни, а Игги подходит к моей кровати и начинает лить слёзы, орошая ими покрывало.
– Что? – закатываю глаза.
– У вас останется шрам на всю жизнь! – всхлипывает служанка.
– Если уж я никак не реагирую, то ты-то почему… – замолкаю, обдумав все обстоятельства, – Ох, Игги! – восклицаю, откинув голову на подушку, – на моем теле теперь шрам! Я… шрамированная! Как теперь жить? Не знаю! Принеси мне печенек: мне необходимо заесть эту печаль чем-то сладким!
– Леди, вы съели почти весь месячный запас за два дня. Следующая партия пребудет из Галаарда через двадцать восемь дней. Вы будете куковать без сладкого, если продолжите так налегать на печеньки! – Ты что, не испекла новую порцию? – поднимаю бровь.
– Если испеку, вы на три недели останетесь без него. Мне испечь? – Игги поднимает бровь в ответ.
– Какая ты жестокая! И говоришь так, словно