— Ты в положении, Мари?
Я отчаянно закашлялась.
— С чего ты взял?
— Я не слепой. Спишь много, в обморок упала. Постоянно голодная. И рыбу ешь — а дома ее терпеть не могла.
Я растерянно поглядела на рыбу и вздохнула. И вправду, речная рыба мне не нравилась. Но тут она и цвета другого, и на вкус не такая! Так что не считается. А в остальном он, конечно, прав.
— Я не уверена, Мир, — честно сказала я. — Возможно. Когда уезжали — рано было об этом думать. Сейчас и то рано, наверное.
Взгляд у Казимира был странный. Вроде бы и радостная весть, а мне показалось, что он испугался. Но виду, конечно, не подал, только вздохнул тяжко:
— Завтра врача найдем. А пока доедай и спать ложись. А я к Гальянову схожу, мне с ним побеседовать надобно.
И сбежал. Бросил меня, стало быть. Трус!
Не знаю, как мужчина должен реагировать на такие новости. Не все, наверное, детей хотят, да только мы с ним к этому и стремились. Если я и в самом деле беременна, то теперь ничего уже не изменить. Посчитала на пальцах — этак малыш осенью на свет появится. Хорошо, когда так. На Юге осень — самое благодатное время. Но Казимир… а может, и доживет! Теперь, без этого проклятого артефакта, что жизнь у него высасывал! Найти бы еще того, кто подкинул ту дрянь…
А ну, как Гальянов? И сейчас Мир к нему ушел… Вот как мне не волноваться?
Я поставила тарелку на окно, укуталась в мягкое одеяло и хотела уже немного поплакать от обиды на несправедливый мир, но вдруг заснула. И когда явился Казимир, благоухая винными парами, только отвернулась от него и даже не стала напоминать, что пить ему запрещено. Что за люди эти мужчины? Вечно все усложняют…
А наутро меня тошнило. Снова глупость несусветная — пил Казимир, а дурно мне. Теперь-то я была твердо уверена в своем положении: хотела подтверждений? Получи скорее. Или все же дело в рыбе?
Нет. Умывшись и прополоскав рот, я убедилась — слабость ушла. Я снова бодра, весела и готова к новым подвигам.
— Я думаю, лекарь нам пока не нужен? — тихо спросил Казимир, когда я вернулась из уборной.
— Думаю, нет.
— Никаких больше выставок. Там душно и толкаются. Теперь буду тебя беречь пуще хрустального бокала.
Спорить я не собиралась, мне туда и не хотелось, я уже все поглядела.
— А в театр можно? — только и спросила я.
— Можно, я уже заказал билеты.
***
Каждый день приносил мне новые открытия. В какой же восторг меня привело здание гридинского театра! О, эти великолепные атланты, поддерживающие крышу! О, какие чудные двери — высокие, резные, с музыкальным скрипом распахивающиеся перед посетителями! А фонари, фонари — они были здесь в виде железных птиц, пылающих внутри огнем! Фениксы или, быть может, огневицы? А в высоком и гулком холле театра — бархат, мрамор и хрусталь. Ослепительно!
И совсем как те хрустальные подвески звенят и переливаются дамы, пришедшие смотреть представление. У меня рябит в глазах от ярких платьев, мехов, перьев и фальшивых улыбок. И все же, все же… Я непременно это нарисую! Какая феерия, какая палитра!
Повиснув на локте Казимира, я беззастенчиво разглядывала наряды мужчин, их прически, монокли, брови, усы и бородки. Это было ничуть не менее интересно, чем платья и драгоценности. А вон того бородатого господина я видела на выставке, гляди, Мир! Но господин исчез… может, я обозналась?
Поприветствовать Казимира с супругой, кажется, желали все присутствующие. Ух и много же у него знакомых! А потом подошел пожилой дядечка в ливрее и, склонившись, что-то шепнул на ухо моему супругу. Мир явно удивился, а потом снял свой плащ и отдал дядечке. Помог раздеться мне.
— Мари, нас приглашает в свою ложу государь.
— Что? – пискнула я. — Как это? Зачем?
— Понятия не имею. Я был ему представлен, но подобной чести пока не удостаивался. Отказываться нельзя, сама понимаешь.
— Да, конечно, — пролепетала я, судорожно дергая перчатки. — Мир, а что мне нужно делать? Кланяться? Целовать ему руку? Что?
— Мы не на официальном приеме и не во дворце. Просто веди себя разумно.
Разумно? То есть молчать и улыбаться? Это я могу. Тем более, что я теперь рот открывать боялась.
От волнения и страха я больше не замечала красоты и величественности театральных интерьеров. Даже глубокие складки алых как кровь бархатных портьер не заставили меня трепетать. Даже великолепие паркета, даже сияние хрустальных люстр… зато как же заколотилось сердце, когда я без труда узнала фигуру человека, что беседовал со мной на выставке! Тот, с бобровым воротником, и был сам государь! А я ему сервиз отказалась продавать! И зачем-то подарила глупую чашку… видимо, наследнику престола Мариусу.
— Ваше величество, благодарю за приглашение, — наклонил голову Казимир. Он умел вести себя благородно в любой ситуации. И уж точно у него не дрожали колени. — Позвольте представить вам мою супругу Мари. Дорогая, это наш государь Ксандр II.
— Счастлива знакомству, — пролепетала я, зачем-то приседая в неуклюжем реверансе. Подумала и добавила: — Для нас честь разделить с вами ложу.
— Мила и скромна, — хмыкнул государь. — Вы очень понравились Мариусу, сударыня. Он теперь пьет исключительно из вашей чашки.
Казимир с недоумением вздернул бровь, вопросительно на меня поглядев. Я же могла только пробормотать:
— Рады будем подарить вам весь сервиз. Уверена, мальчику понравится чай, заваренный в чайнике.
— Сервиз я желаю купить. И заказать еще несколько дюжин чашек. Но об этом позже. Представление начинается.
Только начинается? Мне показалось, что только что была кульминация спектакля, в котором и я, и Казимир, Ксандр II мастерски разыграли свои роли. Впрочем, возможно я где-то сфальшивила. Не выучила слова, знаете ли. И суфлер не подсказал.
Зал затих. Занавес раздвинулся. Зазвучала музыка. Казимир осторожно сжал мои пальцы, словно напоминая, что он рядом. И мне чуточку полегчало. Напряжение, звенящее внутри как натянутая струна, ослабло. Я даже принялась разглядывать чудесные декорации на сцене. Как любопытно тут поставлен свет… Ах, если бы мне организовать свою выставку! Я хоть и не была честолюбива, но мечтала стать настоящим художником. Можно было бы придумать любопытные световые эффекты, чтобы подчеркнуть портреты… Конечно же, помогать в этом мне будет Ольга, у нее