Опять засверкало зеркало, и Спир ухватил его свет левой, здоровой рукой, метнув в свою очередь в Пола и Ларика.
Встречу со светом Пол ощутил как удар в лицо.
Он мгновенно ослеп.
Падая, он налетел на Ларика, который оказался недостаточно силен, чтобы его удержать. Оба кубарем полетели наземь, а Спир – рука в крови, волосы и брови частично сожжены, физиономия багровая, плащ дымится, – повернулся к женщине.
Губы его шевелились, но что это было – ругань или заклинание, она вряд ли сумела бы определить.
– Любезнейшая дама. – Спир, качаясь, надвинулся на нее. – Ваша песенка спета.
– Ну, раз так, – услыхал Пол ее ответ из далекого далека, – посмотри на себя!
Спир вскрикнул так, что Пол подумал, она его прикончила. Но затем, словно с еще большего расстояния, он услышал слабый ответ:
– А ведь хорошо, черт возьми. Но, увы, недостаточно хорошо.
А Пол уже брел сквозь туман, и рядом шагал человек, другой, но такой похожий на него, и что-то ему говорил – что-то важное, и это надо было запомнить…
– Бельфаниор! – вслух сказал он, приподняв голову.
А потом уронил ее, и над ним покатились волны тумана.
Глава двадцать первая
Мой мир разлетелся на кусочки и собрался обратно – в мгновение ока.
Возможно, тот же самый процесс случился и лично со мной. Моя экзистенциальная жажда оказалась пересмотрена, переоценена и удовлетворена одним махом. Все треволнения духа утихли, мне все стало ясно – впервые за всю историю моего бытия в проявленном мире.
Воистину и о да.
Вот что такое наслаждение моментом.
– Бельфаниор!
Бельфаниор… Да, именно Бельфаниор.
Как же превосходно оно подошло, это имя – будто изысканный наряд, сшитый по мерке персонально для меня. Я беззастенчиво завертелся перед зеркалами духа, восхищаясь материей и покроем.
Видите ли, некогда меня наскоро собрал из сырой ткани творения колдун по имени Дет Морсон. Это случилось в самый день его смерти – а если точнее, за пару минут до нее. Ему пришлось так торопиться (вследствие неожиданно быстрого наступления вражеских сил), что он не успел должным образом завершить работу – сиречь наделить меня всеми приличными случаю ограничениями, принуждениями и понуканиями. Дет помчался дальше заниматься своими делами – а именно смертью, – не завершив заклинания и не запустив в работу все установленные в систему рефлексы. И в довершение всего не сказав мне, кто я вообще такой. После чего мне лишь оставалось со всей добросовестностью докопаться до сути дела самому.
Должен сказать, это весьма приятно – узнать о том, насколько твоя роль важна в общем плане происходящего.
И еще очень хорошо, в самом подлинном смысле слова, самому пробить себе дорогу в мире – в отличие от некоторых, явившихся сюда на все готовенькое, с полным комплектом интеллектуального и эмоционального оборудования, с заранее предназначенной им удобной нишей в жизни, без единой задней мысли.
В общем, Дет тогда бросил меня и убежал.
Теперь-то я понимаю, почему он меня не выпустил. Я не только оставался недоделанным без финального изречения имени, но и детские мои силы никуда не годились супротив осаждающих армий – их волшебник меня бы с легкостью отправил… куда-нибудь, тем самым сделав бесполезным на будущее, в то время как у меня имелись другие, истинные задачи.
Сколько времени после падения Рондоваля я оставался в ловушке в той маленькой комнате, опутанный спецификациями заклятия, я не имею представления. Наверное, годы. Во всяком случае, пока естественная эрозия времени не подточила чары, не дававшие мне покинуть помещение. Никакой реальной проблемы это не составило – мое бытие в тот период носило приблизительно овощной характер и совсем не походило на то любознательное и утонченное состояние ума, которым я наслаждаюсь ныне. В последующие годы я досконально изучил топографию места, но ни разу не поставил под вопрос природу привязывающей меня к нему силы – даже во время моих скромных вылазок в сельскую местность, неизменно сопровождавшихся крайне дискомфортными ощущениями и дурными предчувствиями, ослабевавшими, лишь когда я возвращался в пределы замка.
Но я в то время был молод и наивен. Столько вопросов требовали не то что ответа – они ждали хотя бы быть заданными. Я увивался вкруг потолочных балок, танцевал на лунных лучах – короче, жизнь была сущей идиллией.
Только появление Пола и все те бурные события, которые за этим воспоследовали, пробудили во мне нечто похожее на настоящее любопытство. Не считая домашних вредителей и некоторых на тот момент непостижимых обитателей иных планов, весь мой опыт общения с разумными существами ограничивался сознанием спящих драконов и иже с ними – вряд ли это можно назвать достаточным интеллектуальным стимулом. А тут меня вдруг затопили слова и мысли и, что самое главное, стоящие за ними всеми идеи. Вот тогда-то я и обрел самосознание, а обретя, принялся исследовать тайны собственной экзистенции.
Теперь я знаю, что меня притянула к Полу его драконья отметина, а с нею и сумма других ключей, которые помогли отождествить его на некоем первобытном уровне с моим первым треклятым хозяином. А вот что все это – часть замысла моего бытия, не знал. В таком новом свете некоторые мои прошлые поступки стали понятнее – как, например, оживление трупа с целью передать послание Мышперу, или решение покинуть Рондоваль и последовать за Полом.
Бельфаниор.
Какое, однако, вкусное слово…
И вот теперь, когда Пол лежал почти без сознания, едва дыша, страдая от боли, причиненной рядом ожогов, переломов костей, растяжений, ссадин, и вдобавок от контузии и слабо совместимого с жизнью истощения всех ресурсов, я с невиданной ясностью понял, что миссия моей жизни заключается в том числе и в защите этого человека, и похвалил себя за то, что до сих пор неплохо со своей задачей справлялся – учитывая всю неполноту моих возможностей. Я ощутил удовлетворение при мысли, что мне удавалось в прошлом снимать давление от самых его неприятных снов… не говоря уже об отправке Мышпера за скипетром, без которого Пол к настоящему моменту почти наверняка был бы уже мертв.
Да, я был весьма доволен, что действовал правильно и делал верные выводы по собственной инициативе, а не по стороннему приказу, которому обязан был повиноваться. Обозрев поверженного Ларика (тоже находящегося под моей защитой по семейным причинам), а также Райла, Ибаля и стремительно сдающую позиции леди Вонни, я с радостью отметил, что в расширительном смысле