307
Г. фон Клейст. Избранное. М., 1977. С. 513.
308
Если же действительно соотнести человеческое тело с двумя его миметическими копиями – марионеткой и куклой – в психотерапевтических целях, то легко заметить: управление марионеткой, конечно, иное, нежели управление куклой (есть, правда, еще и переходная форма между театром марионеток и кукольным, театр киноанимации, где персонажи ведут себя и как марионетки, и как куклы, здесь действует принцип полного метаморфоза, телесного превращения (например, театр Диснея в отличие от театра Китона или Чаплина). Кукла выше кукловода, марионетка ниже кукловода (два рода управления образом: кукла тростевая (или перчаточная) и кукла на нитях (собственно, марионетка). И здесь решается одна важная задача: «посредством собственного тела осваивать собственное же тело, вынесенное вовне». Эта взаимозависимость между куклой как партнером-двойником и куклой как маской определяется условиями опосредствования через миметическую форму, которая сопрягает наше движение с движением куклы. Если близость чрезвычайно высока, то мы можем говорить лишь об условности миметических знаков или частичном мимесисе, но если мы говорим об удаленности, причем, удаленность выступает как возможность более эффективного управления, невидимого управления. Вот это невидимое управление и есть само-подражание, или авто-стилизация, которую приписывали Гоголю прежде всего такие исследователи, как В. Гиппиус, Ю. Тынянов и Д. Чижевский. (См. интересное исследование: Т. Колошина. Г. Тимошенко. Марионетки в психиатрии. М.: Институт психотерапии, 2001. С. 68–70.)
309
См. интересное исследование: Т. Колошина. Г. Тимошенко. Марионетки в психиатрии. М.: Институт психотерапии, 2001. С. 514.
310
См. интересное исследование: Т. Колошина. Г. Тимошенко. Марионетки в психиатрии. М.: Институт психотерапии, 2001. С. 515.
311
Шиллер Фр. Собрание сочинений. Т. 6. М.: Художественная литература, 1957. С. 157.
312
Kierkegaard S. Der Begriff Angst. Düsseldorf/Кöln: 1958. С. 136.
313
Последующая разработка темы грации, грациозного движения – у Бергсона: «Некоторую долю своей окрыленной легкости душа сообщает телу, которое она одухотворяет; нематериальное начало, проникающее таким образом в материю, есть то, что называют совершенством. Но материя упорно противится этому. Она тянет в свою сторону, она хотела бы совратить на путь инертности, принизить до автоматизма всегда бодрствующую действенность этого высшего начала. Она хотела бы закрепить разумно-разноообразные движения тела в бессмысленно усвоенные привычки, отлить в застывшие гримасы живую игру физиономии – словом, придать всему телу такое положение, чтобы человек казался всецело захваченным и поглощенным материальностью какого-нибудь чисто механического движения, вместо того, чтобы непрерывно обновляться от соприкосновения с живым духом». (Бергсон А. Смех… М.: Искусство, 1992. С. 25).
314
Мейерхольд репетирует. Спектакли 20-х годов. М.: «Артист. Режиссер. Театр», фонд «Русский театр», 1993. С 40–47.
315
Вересаев В. Гоголь в жизни. С. 231–232.
316
Вересаев В. Гоголь в жизни. С. 480.
317
Розанов В. В. О писателях. С. 335–336.
И пояснение Гоголя: «Бог знает, что делается в глубине человека. Иногда положение может быть так странно, что он похож на одержимого летаргическим сном, который видит и слышит, что его все, даже самые врачи признали мертвым и готовятся его живого зарывать в землю. А видя и слыша все это, не в силах пошевельнуть ни одним составом своим» (Переписка Н. В. Гоголя. Т. 1. С. 255).
318
Два памятника Гоголю: один стоит и сегодня на Гоголевском бульваре (с надписью на постаменте «От советского правительства»); писатель здесь во весь рост, похожий на задумавшегося полководца; другой памятник поставлен много ранее в 1904 году и вызвал оживленные дискуссии. Розанов, свидетель торжеств по поводу открытия первого памятника Гоголю, полагал, что любой памятник Гоголю, каким бы мастером скульптор ни был, обречен на неудачу, поскольку учреждает некое массивное культурное бытие, данность самого Бытия. Но гоголевская метафизика – это метафизика пустоты, ничегонеделания, ничто и скуки. Как можно выразить в камне выразить образ национального гения, чье творчество всегда следовало правилам неопределенности и «чудности» человеческого существования. «Ну, что же тут ставить памятник? Кому? Чему? Пыли, которая одна легла следом по той дорожке, по которой прошелся Гоголь? Воздвигают созидателю, воздвигают строителю… Но самая суть пафоса и вдохновения у Гоголя шла по обратному, антимонументальному направлению: пустыня, ничего». (В. В. Розанов. М.: Советская Россия, 1990. С. 351).
319
Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С. 125.
320
Розанов В. В. Опавшие листья. Короб первый. М., 1990. С. 418.
321
Ср. это с законом, впервые сформулированным Ю. Тыняновым и В. Шкловским: в ходе литературного процесса происходит смещение жанров, на место центральных приходят периферийные, чуть ли не маргинальные. Поэтика исторического сдвига.
322
Розанов В. В. Уединенное. С. 358.
323
Розанов В. В. Сахарна. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. М.: «Республика», 1998. С. 225–226.
324
Розанов В. В. Уединенное. Т. 2. М.: Издательство «Правда», 1990. С. 349.
325
Ср.: «Без телесной приятности нет и духовной дружбы. Тело есть начало духа. Корень духа. А дух есть запах тела». Или: «Между тем пахучесть хлеба, как еще пахучесть мяса во щах, есть что-то безмерно неизмеримее самого напитания. О, я понимаю, что в жертвеннике Соломонова храма были сделаны ноздри и сказано, – О Боге сказано, – что он “вдыхает туки своих жертв”». Или: «Загробная жизнь вся будет состоять из света и пахучести. Но именно – того, что ощутимо, что физически – пахуче, что плотски, а не бесплотно – издает запах» (Розанов В. В. Уединенное. С. 181. С. 409. С. 406).
326
Розанов В. В. Уединенное. С. 181. С. 156. Напомним: если взгляд микроскопический, то он словно утыкается в видимую деталь, это дотрагивание получает свойство тыка, – пронзительности, пронзания и протыкания поверхности. Каждая схваченная деталь и есть точка, или небольшая дырка, прожигаемая взглядом. Другой же взгляд, телескопический, иначе выстраивает тактильно-чувственный порядок: тот, кто, как Гоголь, воспринимает малороссийские атмосферы, эти летящие, парящие и чудно застывшие пространства, пребывает в том,