«О здоровье вновь вам инструкция: ради бога, не сидите на месте более полутора часа, не наклоняйтесь на стол: ваша грудь слаба, вы это должны знать. Старайтесь всеми мерами ложиться спать не позже 11 часов. Не танцуйте вовсе, в особенности бешеных танцев: они приводят кровь в волнение, но правильного движенья, нужного телу, не дают. Да и вам же совсем не к лицу танцы, ваша фигура не так стройна и легка. Ведь вы нехороши собой. Знаете ли вы это достоверно? Вы бываете хороши только тогда, когда в лице вашем появляется благородное движенье; видно, черты лица вашего затем уж устроены, чтобы выражать благородство душевное; как скоро же нет у вас этого выраженья, вы становитесь дурны»[272].
А вот он пишет, например, С. Т. Аксакову:
«Как христианин первых времен приметесь за работу вашу. Не мыслью работайте, работайте чисто фактически. Начните с первоначальных оснований. Перечитайте все грамматики, какие у нас вышли, перечитайте для того, чтобы увидать, какие страшные необработанные поля и пространства вокруг вас. Не читайте ничего, не делая тут же замечаний на всякое правило и на всякое слово, записывая тут же замечанье ваше. Испишите дести и стопы бумаги и ничего не делайте, не записывая. Не думайте о том, как записывать лучше, и не обделывайте ни фразы, ни мысли, бросайте все как материал. Прочтите внимательно, слишком внимательно академический словарь»[273].
«Я посылаю вам “Подражание Христу”, не потому, чтобы не было ничего выше и лучше ее, но потому, что на то употребление, на которое я вам назначу ее, не знаю другой книги, которая была бы лучше ее. Читайте всякий день по одной главе, не больше, если даже глава велика, разделите ее надвое. По прочтении предайтесь размышлению о прочитанном. Переворотите на все стороны прочитанное с тем, чтобы, наконец, добраться и увидеть, как именно оно может быть применено к вам, именно в том кругу, среди которого вы обращаетесь, в тех именно обстоятельствах, среди которых вы находитесь. Отдалите от себя мысль, что многое тут находящееся относится к монашеской или иной жизни. Если вам так покажется, то значит, что вы еще далеки от настоящего смысла и видите только буквы. Старайтесь проникнуть, как может все это быть применено именно к жизни, среди светского шума и всех тревог. Изберите для этого душевного занятия час свободный и неутружденный, который бы служил началом вашего дня. Всего лучше немедленно после чаю или кофию, чтобы и самый аппетит не отвлекал вас. Не променяйте и не отдавайте этого часа ни на что другое».
И чуть далее:
«При письме этом я прилагаю письмо ко всем вам. Ты прочитай его теперь же (прежде один) и купи немедленно во французской лавке четыре миниатюрных экземплярика “Подражания Христу” для тебя, Погодина, С. Т. Аксакова и Языкова. Ни книжек не отдавай без письма, ни письма без книжек, ибо в письме заключается рецепт употребления самого средства, и притом мне хочется, чтоб это было как бы в виде подарка вам на новый год, исшедшего из собственных рук моих»[274].
Следует ответ К. С. Аксакова:
«Нет, вам прямо понравилось смирение, прямо полюбилось рубище; вы приняли смирение, облеклись в рубище очень довольные; оно досталось вам без труда и борьбы: вы поняли красоту смирения. К вам привилось внутреннее зеркало, сопровождающее вас всюду и в движеньях внутренних души; вы уже успели вмиг посмотреться в зеркало. Вы лежите в прахе и видите себя, как вы лежите в прахе». И затем аргументация еще более усиливается: «Есть, мне кажется, и другая причина: вы погрешили вашим достоинством, даром, художничеством. Перестав писать и подумав о подвиге жизни, вы, в подвиге личной вашей жизни, себя сделали предметом художества; но это вопрос другой, и то самое, что было искренне как обман, но оно станет просто обманом, как скоро перейдет в жизнь. Искусство непременно раздельно внутри: жизнь есть цельное живое дело. Актер-художник прост на сцене, но самый естественный актер-художник в жизни – все актер. Ваше погрешение есть погрешение художника. Художник отнял у себя предмет художественной деятельности и обратил свою художественную деятельность на самого себя и начал себя обрабатывать то так, то эдак, точно так же, как актер, превосходно игравший роли, бросив играть, станет разыгрывать себя в жизни. Сверх того, вас пленила, как сказал я выше, художественная красота подвига, вы предались ей, этой опасной красоте, столь облыгающей веру и чувство и принимающей на себя их образ, столь соблазнительной, прекрасной и столь ложной, в настоящей живой жизни и настоящей истинной истине»[275].
Игра отражений в агиографическом зеркале, таким зеркалом и является для Гоголя «О подражании Христу», известное сочинение Фомы Кемпийского. Подражание тому, чему нельзя подражать (католические элементы в гоголевском православии)[276]. Здесь, бесспорно, тайна гоголевского идиотизма. Он хочет быть не как все верующие, он как будто хочет совершить подвиг, стать чуть ли не подвижником христианской веры. «Как будто», – сомнение оправдано. Но как это возможно? Ведь стать кем-то для Гоголя – это опять-таки подражать. Процедура подражания следующая: святой текст – наставления св. Фомы Кемпийского – берется в качестве корпуса правил подражательной техники, овладение которой дает иллюзию отождествления с подвигом Христа[277]. Все происходит так, словно в зеркале один образ подменяется другим, и теперь Гоголь в собственном представлении обретает элементы святости. Подражать – это умение отражаться. Оказывается, зеркальная поверхность (т. е. сочинение св. Фомы Кемпийского) имеет вполне проницаемую границу, отделяющую элементы святости от областей мирского. Достаточно овладеть техникой подражания, чтобы преодолеть ее и чуть ли не стать самому святым. Зеркальное отображение невидимого портрета может сыграть решающую роль (так же, как идеальное портретное сходство, которое Гоголь находит в избранном им портрете Моллера-Йордана). Возмущенный Аксаков-старший указывает Гоголю на неверное понимание им понятие imitatio: нельзя видеть в