Войти в игру – это постичь, возможно, саму суть времени, состоящего из подвижного потока мгновений и длительностей (остановок и ожиданий), постичь изнутри, экзистенциально. Основное качество объективного времени – непрерывность и событийная предсказуемость – нарушается; оно будто остановилось, все повисло в ожидании. Войти в это необычное переживание времени, каждое из мгновений которого имеет смысл для игрока, ибо оно сверхценно, – магический набор цифр, дающих выигрышу счастливое число, место, даже имя. И здесь полнота бытия, переполнение и экстаз победившего. Однако время игры может быть и отрицательным, временем не-быть, временем небытия, приоткрывающим в себе ужас Ничто.
Обращаясь к жене с пространными письмами-оправданиями, Достоевский постоянно говорит о неверном расчете, что только верный расчет дает возможность овладеть игрой (я бы прибавил, что возможность овладеть игрой соответствует и другой возможности – выйти из нее и вообще отказаться от игры). Расчет в игре – всего лишь уловка, необходимая для вербовки сообщника по преступной страсти. Иначе и нельзя оценить перенесение Достоевским собственной вины на молодую жену. Чем больше он говорит о любви к ней, тем сильнее героизирует дело игрока, пытающегося спасти семью от финансовой катастрофы. Как только перенос завершен и жена вовлечена в понимание того, что происходит, можно снова вернуться к игре. Теперь ближайший и самый ценный корреспондент – сообщник и также обременен виной. Роль сообщника не перестает возрастать: ему полагается судить, проклинать, унижать, но и спасать, «в сотый раз поверить», разделить ответственность на двоих. Крайняя нужда в понимающем и сочувствующем Другом находит выражение в том, что я буду впоследствии анализировать как психомиметическое удвоение, которое усиливается по мере того, как растет недоверие к своему двойнику, к «тому, кто играет». Все повторяется в обратимости этих крайних пределов, без какой-либо промежуточной стадии: «Я преступник, я проиграл последние деньги, но я готов рискнуть еще раз (последний) ради спасения семьи и принять на себя всю вину, если снова проиграю». И потом все сначала. Может быть, прав Фрейд: Достоевский действительно был захвачен глубинным желанием к самонаказанию и самоунижению, иначе чем объяснить его стремление перейти черту… и проиграть. Выигрыш мало интересен, интересен проигрыш, риск, хождение по краю пропасти, жуть от возможного и скорого падения… Проиграть – вот смысл игры[86]. Проигрыш дает возможность повторного входа в игру, не выигрыш, именно проигрыш желаем, он вызывает перепад душевных сил, позволяет восстановить попранное достоинство. Ничего нет, ничто не может спасти, но именно это Ничто и спасает. Начать все сначала – вот что важно и вот что все определяет. Каждый раз начинать все сначала, как бы заново рождаться. Именно проигрыш дает игре желаемую полноту не-быть (высшее проявление бытия). Минусовый результат делает время игры намного более интенсивным, чем выигрыш. Все же выигрыши равны своей непредсказуемостью. Проигрыш более предсказуем, следовательно, случайность может быть устранена скорее проигрышем, нежели выигрышем. Выигрыш – весь во власти случая. В повести «Игрок» прекрасно показана истинная суть игры в ее двойной стратегии: «хладного» расчета и чисто интуитивного, спонтанного проекта, не подчиненного расчету, даже его отрицающему[87]. Выпадение одной несчастливой цифры, даже «болезненное», может перекрываться множеством мелких удач, можно, действительно, не проигрывать, но и не выигрывать. Иная стратегия, не стратегия расчета, не стратегия проигрыша, а подлинная стратегия, я бы даже назвал ее метафизикой упразднения случая.
Игрок в том виде, в каком он представлен самим Достоевским в одноименной повести «Игрок» – это, возможно, наиболее близкий ему персонаж, почти двойник, сновидный, сомнабулический, полностью растворенный в игре – и, заметим, игрок-победитель.
Достоевский предлагает иное понимание игры: игра как дуэль – по правилам, по ожесточенности, равная схватке не на жизнь, а на смерть. Случай противопоставить случаю. Ударом на удар, постоянное повышение ставок, чтобы последний удар был сокрушающим. Противопоставление двух порядков игры: интуиции случайного и случая как закона. Героизация. Обмен ударами – чисто миметическая игра, ведь каждое последующее мгновение концентрирует в себе случайное как финальное (проигрыш/выигрыш). Игрок-победитель выбирает свой план игры независимо от возможных действий противника. Это не значит, что он их не принимает в расчет. План строится на понимании игры противника, но, как только она начинается, поведение противника уже не может остановить исполнение плана. Вместо тех счастливых/несчастливых выпадений, которыми обычно движется игра, игрок выбирает только те, которые считает «своими», – набор собственных комбинаций цифр, на их основе и составляется план игры, ожидаемая конфигурация случая. Итак, ударом на удар: каждому выкрику крупье – zero, rouge, manque и т. п. – противостоит число игрока, оно отвечает, вторит, повторяет и движется в поле тех именно выпадений, которые необходимы игроку для того, чтобы нанести свой последний и самый сокрушительный удар. Упорство атаки. В повести «Игрок» Достоевский опробует этот вариант стратегии и она оказывается победной. «Да, иногда самая дикая мысль, самая с виду невозможная мысль, до того сильно укрепляется в голове, что ее принимаешь наконец за что-то осуществимое… Мало того, если идея соединяется с сильным, страстным желанием, то, пожалуй, иной раз примешь ее наконец за нечто фатальное, необходимое, предназначенное, за нечто такое, что уже не может не быть и не случиться! Может быть, тут есть еще что-нибудь, какая-нибудь комбинация предчувствий, какое-нибудь необыкновенное усилие воли, самоотравление собственной фантазией или еще что-нибудь – не знаю; но со мной в этот вечер (который я никогда в жизни не позабуду) случилось происшествие чудесное. Оно хоть и совершенно оправдывается арифметикой, но тем не менее для меня еще до