Ого! Если так пойдет и дальше, я к весне уже отобью вложенные в строительство деньги. А к осени обойду Кевина в размерах банковского счета.
— Радуешься?
Я обернулась. Женевьева стояла в дверях, скептически глядя по сторонам. Стайка девочек, которая купила связку бубликов, посмотрела на нее с любопытством.
Ничего. У нас тоже есть красивые пакеты и яркие стаканчики.
— Имею все основания, — с улыбкой заметила я. Женевьева опустилась за один из столиков, с брезгливой улыбкой проведя ладонью по новенькому стулу, и я подумала: не поддаваться на провокации.
— Что на завтрак? — поинтересовалась она.
— Омлет с сыром и грибами и овощной салат, — ответила я. Женевьева усмехнулась.
— Так провинциально. Что ж, я закажу порцию. И кофе, пожалуйста.
Я улыбнулась и кивнула.
Конечно, Женевьева ждала, что я выкину её из заведения. На моем месте так поступила бы любая деревенская курица, которую выгодный брак поднял из грязи.
Вот только я не была курицей. И тоже собиралась посетить заведение Женевьевы — и поесть там, а не быть выкинутой.
Наша война будет на конкурсе.
— Что-то ещё? — спросила я. — Может, заварные пирожные?
Краем глаза я заметила, что Алпин, Большой Джон и Оран выглядывают из кухни, готовясь прийти ко мне на помощь. И Женевьева тоже это видела.
— Нет, благодарю. Не люблю сладкое с утра, — откликнулась Женевьева и я прошла на кухню.
Там Большой Джон похлопал полотенцем по широкой ладони и предложил:
— Может, ей слабительного сыпануть? Со снотворным вместе?
— Нет, незачем кровожадничать, — ответила я, и гном разочарованно отошел к столу. — Омлет, как всем.
— Хорошо, — кивнул Алпин. — Но я сделаю этот омлет не от души.
Вскоре Женевьева принялась за еду. В пекарню вошли две дамы, купили пшеничные булочки и забрали оставшиеся круассаны. Прибежал мальчик с запиской: пять мясняшек и два каравая.
Скоро придут орки. День шёл, жизнь постепенно возвращалась в привычную колею.
— Да, провинциально, — сказала Женевьева, когда её тарелка опустела. — В столице такой омлет ложится в тебя облаком. А этот падает гирей. Но для этих мест сойдёт.
— Не советую как-то проходиться по вкусам местных, — сказала я, поставив перед неприятной гостьей чашку кофе. — Они могут бойкотировать твое заведение.
Женевьева пожала плечами.
— Как только они попробуют настоящую столичную еду, так сразу же сделают правильный выбор.
Я улыбнулась ей так сладко, как только могла.
— Посмотрим, дорогая. Посмотрим.
* * *
“Вкус навсегда” открылся через два дня и, глядя на то, что устроила Женевьева, я чувствовала себя нищей сироткой перед каретой принцессы.
Из столицы она привезла два золотых шара артефактов. Теперь один крутился у входа, заливая Шин легкой классической музыкой, а второй выбрасывал в воздух призрачные сияющие рисунки: вот взлетела булочка, разрезанная пополам, и в нее лег лист салата, помидорная долька и плоская котлета. Вот стаканчики с чаем станцевали с пончиками. Вот батоны закружились с дольками картошки, жаренной во фритюре.
На такое диво все смотрели, разинув рты, и с заинтересованным видом шли в заведение. Выходили оттуда чаще всего задумчивыми, неся в руках пакеты с ароматной выпечкой, стаканчики с чаем и кофе, коробочки с булкой, начиненной котлетой.
— Мы пропали, — у Большого Джона было мрачное настроение с самого утра, и особенно оно усилилось, когда он смотрел на полку с хлебом, где сегодня купили всего один каравай. — Если тут эти фигурки так и будут дальше крутиться, у нас вообще никто ничего не купит.
Алпин, который сидел за одним из столиков, держа в руках чашку кофе, скорбно кивнул. Настроение было поминальным. Даже Оран трудился над своими круассанами с той отстраненностью, которая была печалью, а не погружением в любимое дело.
— Да, пропали, — кивнул Алпин. — Я с утра подсмотрел в окно, там ценники ставили. Батон хлеба у нее на полкроны дешевле, чем у нас.
— По качеству у нас лучше, — заметила я, вспомнив, каким был белый хлеб в столичном “Вкусе навсегда”. Никакого сравнения с тем, что выпекалось у нас. Мякоть казалась искусственной, корочка не хрустела, и послевкусие было таким, словно ты ел бумагу.
— Народ денежки считать умеет, — буркнул гном. — Пусть невкусно, зато полкроны сбережешь.
Я не могла с ним не согласиться. Франшиза может держать цены на низком уровне — а если я их тоже снижу, то работать придется себе в убыток.
Звякнул колокольчик на двери, и в пекарню вошел Киллиан. Разрумянившийся на легком морозце, веселый, он выглядел таким довольным, что настроение у меня сделалось еще хуже.
— Привет честной компании! — Киллиан поставил на прилавок большой пакет, из которого выглядывал длинный белый батон. Успел уже побывать во “Вкусе навсегда”. — Я заглянул в новое заведение, прикупил там кое-чего. Давайте сравним?
В пакете был белый хлеб, пончик с клубничной глазурью, несколько булочек с кунжутом и булка с котлетой. Все завернуто в белоснежную хрусткую бумагу с названием заведения, все такое модное, такое столичное, что я окончательно затосковала.
Нет, кто-то из поселян все равно придет к нам — просто по дружбе. Но остальные поведутся на блестящую мишуру. И я буду вынуждена закрыть пекарню и продать ее Женевьеве. И хлеб придется печь самой — в ее заведение я и под дулом пистолета не зайду.
А Оран? Кому он будет продавать свои круассаны и пирожные, когда все пойдут покупать эти наглые круглые пончики с глазурью?
Никому нет дела до души кулинарии. А вот свою выгоду каждый знает и помнит. Может, кто-то и вздохнет по круассанам Орана — а потом пойдет к Женевьеве.
Мы разделили содержимое пакета и стали пробовать. Большой Джон откусил от батона, прожевал и, с трудом проглотив, произнес:
— Хлеб грешно выплевывать, даже такой. Но это надо свиньям давать, а не людям.
— Издевательство! — рассерженно выдохнул Оран. Он попробовал пончик и скривился так, словно ему предложили душевно навернуть коровьего навоза. — “Вкус навсегда” по-прежнему экономит на ингредиентах, я еще в столице возмущался.
Он бросил недоеденный кусочек обратно в пакет. Я радовалась, что все мои друзья разделяют мнение по качеству еды у конкурента, но как это поможет, если поселяне захотят экономить, а заодно и смотреть на всякие чудеса, вроде летающих булочек?
Мне конец. Я могу закрывать заведение прямо сейчас.
Колокольчик снова звякнул, и в пекарню вошел Ристерд с детьми. Мы обернулись к нему, и шеф зычно