Классическая работа немецкого поэта и драматурга. На множестве примеров Лессинг показывает, почему в поэзии (и шире – в литературе) стоит избегать подробных простых описаний, вместо этого изображая реакцию окружающих на прекрасное или отвратительное или показывая изменение предмета во времени.
Наташа Подлыжняк
Внутренний монолог: правила построения
Жить в твоей голове, как пела Земфира, – недостижимая мечта, ведь невозможно проникнуть в мысли другого человека. Но то, что в жизни невозможно, в литературе – легко. Услышать мысли героя, поселиться буквально у него в голове нам позволит построение внутреннего монолога. Из него-то мы и сможем узнать, о чем наш герой или героиня думает на самом деле.
Внутренний монолог всегда отражает личность персонажа, его убеждения, образ мыслей. Случилось невообразимое: герой оказался в тюрьме. В закрытой камере. И он приговорен к казни! И не понимает за что! Речь о романе «Приглашение на казнь». Владимир Набоков включает много внутренних монологов Цинцинната Ц., благодаря которым мы погружаемся в обрывистые, часто скачущие от одной к другой мысли героя, оказавшегося в одиночной камере абсурда. Могли бы мы лучше понять его состояние, если бы не слышали мысли?
Итак, внутренний монолог – это озвучивание мыслей персонажа. Еще писатели-сентименталисты стали присматриваться к внутреннему миру героя, выражая его чувства прямолинейно. Николай Карамзин, один из первых в русской литературе заговоривший о переживаниях влюбленных, в повести «Бедная Лиза» писал: «Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей. Никогда Лиза не казалась ему столь прелестною – никогда ласки ее не трогали его так сильно». Мы все еще остаемся вдали от героя, по ту сторону от мира его мыслей и чувств, нам приходится верить автору на слово.
Самый простой способ передать внутренний мир персонажа – прямая речь. Мысль может быть высказана через прямое цитирование мыслей героя: «Она подумала: “Где это я?”». Или может быть перефразирована и переведена в косвенную речь: «Она подумала, где же она находится». В случае «Приглашения на казнь» герой выписывает все свои ощущения на бумагу: «Прилег, не спал, только продрог, и теперь – рассвет (быстро, нечетко, слов не кончая, – как бегущий оставляет след неполной подошвы, – писал Цинциннат)». Написать или произнести – это самый простой способ, который мы можем использовать для погружения во внутренний мир героя. Но есть здесь еще одно «но», написанное и произнесенное – не совсем подуманное: мысль более подвижна и неуловима. Поэтому в книге «Прозрачные сознания» австрийская исследовательница и нарратолог Доррит Кон выделяет, помимо «цитированного монолога» (quoted monologue) и косвенного описания внутреннего состояния героя, еще и «рассказанный монолог» (narrated monologue).
Подобный монолог выражается с помощью несобственно-прямой речи. То, что Бахтин называл термином «отраженное чужое слово» – нарратор сменяется, читатель понимает, что это мысли героини, но написаны они от лица автора. «Она остановилась. Где, черт возьми, она?» Последняя фраза с ярким «черт возьми» – мысль героини. Мы добавили в текст несобственно-прямую речь, и он поменялся – стал экспрессивнее, разговорнее.
Важно помнить, что внутренний монолог останавливает движение сюжета: герой размышляет, и действие замирает, что-то может происходить параллельно, но об этом мы узнаем позже или не узнаем никогда. Внутренний монолог не двигает сюжет – если его убрать, то последовательность событий не нарушится. Но без него может потеряться гораздо больше: причинно-следственная связь происходящих событий или глубина раскрытия характера персонажа. Он будет не таким достоверным или жизненным: внутренний монолог связывает внешние события и внутренние. Это открытие сделал в свое время Лев Толстой, который начал регулярно вводить внутреннюю речь персонажей. Он не только воспроизводил рваность, дробленность этой речи, но и исследовал «диалектику души», противоречивость и разнонаправленность мыслей, проносящихся в сознании человека в отдельно взятое мгновение, обнажая то, что прячется от внешнего взгляда. Так, мы погрузились в мысли и переживания Николая Ростова перед Аустерлицким сражением или ощутили волнение Анны Карениной незадолго до катастрофы, по дороге на вокзал.
Чтобы выбрать, как построить внутренний монолог, давайте отталкиваться от возможных целей.
Первая цель. Нам важно показать устремления, переживания или дать характеристику персонажа в рамках одного воспоминания. Мы рассказываем о событиях в прошедшем времени, и – раз! – резко переходим в настоящее – здесь начинается несобственно-прямая речь или речь в речи, то есть фраза, произнесенная героем и воспроизведенная именно в этой форме. «Эбби пригласила поэта войти, он отдал ей рудбекию, сел и начал оплакивать цветение и умирание всех вещей, а также собственное незаслуженное бессмертие. Как всё стремится в чёрную бездну – кроме слов, которые собираются во времени, как все молекулы в пространстве, ибо Господь есть не что иное, как акт – акт! – языка. Эбби это не показалось глупым. Во всяком случае, очень уж глупым». В рассказе Лорри Мур «В отличие от некоторых» из сборника «Птицы Америки» мы видим, как появляется несобственно-прямая речь и буквально слова поэта. Речь в речи позволила сделать этого персонажа ярче и живее.
Вторая цель. Нам нужно передать слухи, сплетни, общественное мнение, речь детей или толпы. При этом понятно, что все говорят разное, но нам нужна основная мысль. Вот пример из очерка Марины Цветаевой «Мой Пушкин»:
«– Ася! Муся! Глядите! Море! – Где? Где?
– Да – вот!
– Вот – частый лысый лес, весь из палок и веревок, и где-то внизу – плоская серая, белая вода, водица, которой так же мало, как той на картине явления Христа народу.
Это – море? И переглянувшись с Асей, откровенно и презрительно фыркаем».
Фразу «Это – море?» сестры Цветаевы сказали одновременно или выразились по-разному, но смысл был один, из чего и родилась их коллективная речь. Такая форма не утяжеляет текст (здесь нет фразы «сказали мы» и нет прямой речи) и придает ему динамику.
Третья цель. Нам нужно показать цепь размышлений героя, проследить за движением его мысли: от одной ассоциации до другой. Этот метод характеризации персонажа еще можно назвать обсессивно-иммерсивным или навязчиво погружающим. В каком-то смысле все находится внутри персонажа и ничто – вне его. Мы не камера рядом с героем, мы мысли в его голове – именно они более откровенны, чем речь. Для этого мы можем выбрать разные приемы: от потока сознания до аутодиалога.
Прибегая к потоку сознания, автор соединяет сознательное и подсознательное, рациональное и иррациональное, реальность и домысел. Эта причудливая сцепка между ними осуществляется при помощи сохранения речевых повторов, ввода синонимов, слов-заменителей. Читатель же старается отыскать логические опоры, связать их с внешними событиями, определить отношения между ними.