На четвертом перекрестке я остановилась.
У меня больше не было сил ни бежать, ни протискиваться через толпу, у меня вообще не было сил. К тому же мне было очень холодно. Конечно, это не московская зима, но все же был февраль, а на мне не было верхней одежды.
А еще, чего уж скрывать, мне было довольно грустно. Вокруг меня был этот чужой каменный город с его небоскребами и желтыми такси, которые гудели почем зря. Вот, вот до чего все дошло! Вот он, этот ваш Нью-Йорк! Елки-палки!
И тогда я встала посреди Пятьдесят третьей улицы на Манхэттене и что есть мочи закричала:
– Мама!
Я кричала так долго и так громко, так широко открывая рот, а на улице было так холодно, что, если верить Бабушке, я наверняка подхватила ангину, бронхит и двустороннее воспаление легких одновременно.
И, как оказалось, – не зря. Мама наконец обернулась и в недоумении посмотрела на меня.
Только это была не мама.
То, что происходило дальше, я помню смутно. Ненастоящая мама подбежала ко мне и принялась задавать какие-то вопросы. Потом, когда она поняла, что по-английски я говорю с трудом, она взяла меня за руку и отвела к полицейскому, который дежурил на перекрестке неподалеку. Тот проговорил что-то в квакающую рацию, и вскоре за мной приехала настоящая полицейская машина – такая, которую показывают в американских фильмах и в которой перевозят преступников, честное слово! – и увезла меня в полицейский участок.
Однозначно, предсказание печенья из китайского ресторана сбывалось.
В участке мной занимались двое полицейских в темно-синей форме с золотой звездочкой на груди. Все как в кино.
Одного из них звали офицер Гомес. Он был небольшого роста, мускулистый и бритый налысо. Другую звали офицер Паркер, у нее была темная кожа, она была крупная, с огромной копной тонких косичек, которые едва влезали под ее фуражку. Косички были похожи на те, что у Райли, только без бусинок.
Офицеры Гомес и Паркер посадили меня на стул и накрыли пледом, хотя в участке было тепло и я уже согрелась.
– What is your name? Как тебя зовут?
– Анья, – ответила я. А потом добавила: – Анна, Анечка, Анюта, Аннушка.
Офицеры Гомес и Паркер переглянулись.
– А фамилия?
Я пожала плечами.
Они дали мне листок бумаги и попросили написать мою фамилию.
– Please write your full name.
Я подумала и написала «Anya M.». Так я подписываю в школе свои рисунки.
– И на том спасибо, – вздохнула офицер Паркер. – А где твой дом, Анья М.? Where is your home, Anya M.?
Я задумалась.
К этому моменту я была уже очень сильно рассержена всем происходящим. Тем, что в Нью-Йорке такие странные музеи, в которых нет нормальных картин с богатырями или медведями, а только табуретки. Тем, что мама сначала не замечала, как я ее звала, а потом оказалась не мамой, а совершенно незнакомой женщиной с мамиными кудрями, которая еще зачем-то напялила такое же, как у мамы, красное пальто. Тем, что я осталась совсем одна посреди этого чужого города. Ну и, конечно, тем, что родители вообще привезли меня сюда.
Итак, офицеры Гомес и Паркер хотели знать, где мой дом.
Я вспомнила все, чему меня учили мои самые близкие люди. Мама говорила, что нужно всегда оставаться верной себе и слушать свое сердце. Папа говорил, что, как и в игре в шахматы, в жизни иногда приходится пожертвовать чем-то сегодня ради выигрыша в будущем. Леша учил меня не раскисать и не сдаваться. А еще я вспомнила тот случай, когда его вызвали к директору школы и он молчал как партизан.
Оля говорила, что если ты надеваешь пеструю кофточку, то брюки или юбку к ней нужно подобрать обязательно однотонную. Бабушка учила меня никогда не обманывать. Дедушка говорил, что грибы можно срезать только ножом и никогда не выдирать с корнем…
Основываясь на всех этих советах, я приняла решение. Если говорить правду, а тем более если оставаться верной себе и слушать свое сердце, то мой дом – в Москве и в Ласковом и уж точно не здесь, в этих каменных джунглях.
А если ребенок потерялся, полицейские обязаны доставить его домой, разве нет? И даже если мой путь домой будет длинным и сложным, я готова принести эту жертву ради будущего успеха. И если мне будет грустно и страшно, я не буду раскисать и никогда не сдамся. И пусть они станут расспрашивать меня, пусть даже устроят мне настоящий допрос, но я буду молчать как партизан.
Вот какое я приняла решение. Тем более что китайское печенье предсказало мне невероятное путешествие. Наверное, это и имелось в виду.
– My home is Moscow, – сказала я твердым голосом. – Мой дом – Москва.
– Хорошо. А как зовут твою маму?
– Саша.
– А папу?
– Саша.
Офицеры Гомес и Паркер переглянулись еще раз, и офицер Паркер закатила глаза, прямо как моя мама.
– Ты ходишь в школу?
– Да.
– В Нью-Йорке?
– Да.
– И где твой дом?
– В Москве.
Я решила, что больше ничего им не скажу. Буду молчать как партизан.
Офицеры Гомес и Паркер не сразу поверили мне. Сначала они дали мне карту Нью-Йорка и попросили показать, где именно я живу. Но я только помотала головой и, расставив руки в стороны, показала, что мне нужна карта побольше. Они принесли карту Соединенных Штатов Америки, но я снова замотала головой. Тогда офицер Гомес вышел из кабинета и вернулся через несколько минут, неся в руках старый пыльный глобус.
– А они еще хотели его выбросить… – пробурчал он и торжественно протянул глобус мне.
Я посмотрела на офицера Гомеса немного свысока и мгновенно ткнула пальцем в Москву, а от нее уверенно прочертила пальцем путь до Ласкового. Чем вы тут хотели меня удивить, уважаемые офицеры полиции? Мы с мамой изучаем географию с моих четырех лет!
Я улавливала отдельные фразы из их разговора. Они совершенно не представляли, что со мной делать. Они думали сообщить в Россию, но куда именно? Россия ведь большая… С другой стороны, при чем здесь Россия, если девочка сама говорит, что живет в Нью-Йорке?
Они звонили куда-то по телефонам и рации, искали