Вновь подступила тошнота. Наверное, в выпитом вареве были и противорвотные травы, потому что от описанной картинки я не знаю, как смогла удержать при себе содержимое желудка.
— Треть! — гордо подняв голову, сказала жена эмира.
— Треть… — эхом отозвалась я, представив пережитый ею ужас.
Эта женщина была по меркам Террасоры очень красива. Когда-то давно в детстве я восхищалась Франгаг и хотела научиться так же красиво двигаться, танцевать, иметь такой же вкрадчивый голос… Я не преувеличивала, говоря Янну, что для всех во дворце и в Аль-Мадинате любимая жена эмира была неким эталоном женственности и красоты. Сейчас же казалось, что Франгаг столь же уродлива внутри, как красива снаружи.
— Но объясните, почему вы так ненавидите эмира? Он же не сделал вам ничего плохого, — встрепенулась я. — Мой отец отменил обязательное очищение и ослабил законы в отношении женщин. Даже рукавицы — и те можно не надевать вплоть до замужества!
— Вот именно! — Франгаг внезапно рассвирепела так, будто я произнесла нечто греховное. Её шея и полоски кожи на лбу между цепочками и диадемой налились кровью. — Он отменил обязательное очищение. Отмени-и-ил! — взвыла она. — Когда ты была маленькой, когда другие девочки были маленькими, но не тогда, когда это было нужно мне! Слишком поздно! А эта отмена — издевательский плевок мне в лицо!
— Нет, это не так… он просто хотел изменить Аль-Мадинат к лучшему, и он это сделал так рано, как только получилось, — потрясённо пробормотала я, но меня не слушали.
Франгаг с какой-то остервенелостью принялась намешивать варево, сыпанула туда куркумы и противовоспалительную сухую смесь, а затем налила ещё одну чашку и сунула мне в руки.
— Пей!!! — заорала она. — Я не позволю тебе сдохнуть посередине процедуры! Ты получишь весь спектр боли, который я хлебнула в своё время! Справедливость восторжествует! А ещё каждое изменение погоды, каждую засуху, каждый дождь, каждую песчаную бурю у тебя будет ломить кости, как у меня…
Она говорила и говорила, а я под этим напором лихорадочно вливала в себя то варево, которое она сделала. Страх сковал сердце. Я не хотела умирать от боли, а потому пила. Одновременно с этим я всё пыталась вызвать треклятые шипы, но предплечья перестали даже чесаться с момента, как я опрокинула в себя первый графин.
— …Я с пяти лет жила без шипов, с этой мучительной болью в руках, поживёшь и ты. Мы так жили, и вы так будете!
— Мы?
— Думаешь, я единственная, кто ненавидит таких, как ты?! Да любая террасорка в золотой маске, когда видит грязную без рукавиц, желает ей смерти! Пей!
Зелье заканчивалось. Я с подступающим к горлу ужасом понимала, что с каждым половником моё собственное очищение всё ближе и ближе. Наконец Франгаг зачерпнула последний. Чтобы хоть как-то оттянуть неизбежное, я спросила:
— А Аоиф и других девушек тоже вы забивали камнями?
Старшая жена эмира хмыкнула.
— Зачем нам это? Ни одна истинно чистая в пещеры не спустится. Всего-то и надо — внушить мужчинам, что грязные недостойны жить. Они всё сами организуют. Ты не представляешь, насколько они легко управляемы, если правильно вести себя в постели.
«Женщины с золотыми вуалесками принадлежат к элите и выходят замуж преимущественно за паладинов. Именно паладины и охраняют вход в пещеры. Сама охрана забивала камнями несчастных и устраивала обвалы, а обычные горожане здесь ни при чём», — пронеслось в голове вспышкой озарения.
— Но с Аоиф, конечно, накладочка вышла. Я говорила, что её нельзя убивать, так как это привлечет внимание эмира… Как-никак невеста старшего сына. Но эта дурная сама сунулась в нижние пещеры, какой-то обвалившийся камень ударил ей в висок, а стражник из охраны размозжил грязной руки уже по привычке, подумав, что тело сбросили туда специально. К счастью, Идрис решил, что Аоиф умерла своей смертью.
Франгаг недовольно поджала губы, а затем зычно крикнула:
— Гафур! Забирай Шейну, зови приближённых, можно начинать. Щипцы уже раскалены?
— Да, сердце моё.
Через секунду меня схватили за локоть и выволокли на улицу. Здесь ярко пылал костёр, а над огнём тот самый Карим держал жутковатого вида приспособление с двумя огромными ручками и лезвиями. Щипцы для обрезания шипов у террасорок. Как только мужчины меня увидели, пьяно загалдели и обступили со всех сторон.
Глава 32. Яма
Янн Робер
Я очнулся от внезапной острой боли в икре и, прежде чем открыть глаза, машинально взмахнул хвостом, напарываясь шипом на что-то относительно твёрдое. Последовал пронзительный нечеловеческий визг, и боль отпустила. Точнее, именно боль в икре, потому что всё остальное тело ощущалось как будто не моё. Во рту царила раскалённая пустыня. В голове — космос с астероидной пылью. Мыслей не было совершенно, лишь обрывочное понимание: «Ситуация из рук вон паршивая».
Я распахнул веки и обнаружил, что одна храбрая клыкастая гиена размером со среднюю псину забралась в яму. Шерсть на её шее окрасилась в алый, она зло трясла головой, скулила и скалила зубы, с которых обильно текла красная слюна, но после удара боялась подойти ближе. Остальные сородичи, судя по звукам и бета-колебаниям, столпились сверху.
— Кис-кис, иди сюда. Я знаю, ты хочешь есть, — прохрипел я и протянул руку к зверю, приманивая.
Кто-то из её сородичей завыл сверху, и гиена наконец снова прыгнула ко мне, намереваясь вгрызться в ладонь. Я среагировал быстрее и на этот раз отсёк её голову целиком.
Вой сверху резко прекратился, меня окатило одновременно бета-колебаниями страха и голода.
— Прости, — коротко бросил я трупу. — Ты меня разбудила, а я поступил не очень вежливо.
После внезапной смерти сородича никто из стаи падальщиков, очевидно, не спешил спускаться в ловушку, а я же осмотрел отвесные стены ямы и грубо выматерился.
Гуляй мы с Шейной в песках, такую незаметную ловушку Гафуру было бы не выкопать, но вблизи скал подземного оазиса залегали настоящие пласты земли. И копали они явно тогда, когда мы купались под землёй. Несмотря на то что я старался сохранить в тайне функцию резонаторов, даже тут паладин своей дрянной чуйкой понял, что