— Послушание — лучшая добродетель.
***
Янн Робер
Я чувствовал себя ослом. Вселенная! Ну как я мог не подумать о том, что Шейна поймёт меня буквально?.. Да уж, после выкрутасов Эсми я привык к тому, что мои просьбы в лучшем случае исполняются на треть.
От последней фразы «послушание — лучшая добродетель» захотелось и вовсе взвыть. Придётся очень долго учиться разговаривать с принцессой. И всё-таки, несмотря на то что я был очень зол на себя, боль в боку и упрямство эмира, первым чувством, которое я испытал, увидев Шейну, была радость.
Жива. Невредима. Значит, всё остальное поправимо…
— Янн, я должна вам признаться. — Она прикусила бледно-розовые губы и посмотрела на меня дымчато-голубыми, как небо перед дождём, глазами. — Вы меня не послушали, когда уходили в скалы… Я призналась, что я грязная.
— Да, я как раз хотел тебя об этом расспросить.
Стоять было тяжело, а потому, наплевав на окровавленное одеяло, я сел на кровать прямо в одежде и жестом указал, что Шейна тоже может садиться. К счастью, в этот раз она не трактовала это приглашение двусмысленно.
— Рассказывай, почему у вас некоторых женщин называют грязными и что за традиция такая с наручами. Я ничего не понял. А после вернёмся к вопросу, зачем ты меня продырявила аж в трёх местах.
Она посмотрела на мой подбородок и судорожно вздохнула. Облизала губы. Мне хотелось бы, чтобы эта девушка чаще смотрела в глаза, но, видимо, пока не судьба.
— Янн, всё связано. У нас, террасорок, есть шипы.
— Шипы? — Я с удивлением уставился на Шейну, затем перевёл взгляд на свой хвост. Вот где был настоящий шип! — Если это шутка, то не очень смешно.
— Да, шипы. — Она кивнула. — Они под кожей… костяные. И появляются при определённых обстоятельствах. У меня вот раз в жизни вышли… прошлой ночью.
— Я тебя схватил во сне, думая, что это Эсми, — пробормотал и уставился на гладкие руки Шейны. — Но как это возможно?!
— Кожа на руках быстро зарастает. У меня к утру были еле заметные шрамы, а сейчас уже ничего не видно. Обычно на девочек возраста бутона надевают рукавицы, которые очищают нас от низменной женской сути.
Мысли хаотично закрутились в голове. В миг в памяти всплыли бугристые руки Инны и некоторых других террасорок. Холодные, как жидкий азот, мурашки пробежали вдоль позвоночника. С пугающей ясностью я понял, что рукавицы, которые я про себя окрестил «орудием пыток», на самом деле и являются им. Выходит, они годами деформируют хрупкие пластичные кости детям, пока не изуродуют настолько, чтобы шипы навсегда остались под кожей… Отсюда мода и на широкие рукава платьев: мужчины не хотят видеть результатов издевательств над женщинами.
— Возраст бутона — это сколько? — пробормотал пересохшими губами.
— Пять или шесть лет. Раскрытие бутона — от двенадцати до пятнадцати, цветение — от четырнадцати до девятнадцати. Когда девушка зацветает, её берут замуж. Меня вот не взяли… — Она смущённо поёрзала и опустила взгляд. — Мама не надевала на меня наручи до последнего, а когда эмир удочерил, он сказал, что уже поздно, пускай муж надевает. Поэтому я до сих пор грязная.
Она судорожно вздохнула, а я всё ещё не мог прийти в себя от отвратительного открытия. Теперь я корил себя за то, что Шейне пришлось простоять в наручах целую минуту! Это же как больно ей должно было быть! Это у детей кости мягкие, пластичные, а с возрастом они становятся плотнее и жёстче, а значит, внешнее давление должно приносить ещё большую боль…
— …Только когда девушка очистится от зла, муж может разрешить ей снять рукавицы, — журчал лёгкий мелодичный голосок принцессы. Она вновь опустила взгляд, не смея на меня смотреть, а я невольно подумал, что рана в животе — это такой пустяк по сравнению с тем, что приходится переживать террасоркам.
«Ношение наручей для замужних женщин — традиция нашей земли…» — эхом звучал голос эмира в моей голове. Идрис Свет Истины показался мне адекватным мужчиной для этого Мира, а выходит, ещё и хотел, чтобы я надел этот ужас на его, между прочим, родную дочь! Как так?!
«Всё красивое в этом мире старается защищаться и отращивает шипы… Хм-м-м, санджар Робер, кстати, говоря о красивом…»
Холод пронизал насквозь. Я сидел на кровати и не мог поверить, что эта милая девушка передо мной могла бы безропотно стать калекой, не почувствуй я её боли резонаторами и не сорви рукавицы.
— Это ужасно, — наконец сказал я, оглядывая руки Шейны. Плечи девушки вздрогнули, по ментальному фону до меня дошёл испуг, и я попытался исправиться: — Не твои руки, а ваши традиции. Я считаю, что нельзя пытать… гхм-м-м… нельзя насильно очищать женщин. Если Владыка вас создал такими, значит, у него была какая-то цель.
— Вы правда так думаете? — Впервые за последние полчаса она с удивлением подняла голову и заглянула мне в лицо. — Вы… не злитесь, что я вас чуть не убила среди ночи?
Я смотрел в её бездонные дымчатые глаза и не знал, что ответить. Множество вплетённых в косы золотых и жемчужных цепочек с драгоценными камнями пускали солнечные блики. Шейна выглядела как юная богиня… Прекрасная и невинная одновременно. Светлые ресницы подрагивали от волнения, но при этом вся она замерла. Я готов был поклясться, что если сейчас она услышит, что ей предстоит казнь, то молча и с не меньшим достоинством взойдёт на плаху. Я не удержался и дотронулся до золотистого завитка волос около миниатюрного ушка.
— Нет, Шейна, я на тебя не злюсь. И я искренне надеюсь, что ты больше не будешь ходить в спальни к незнакомым мужчинам.
Щёки девушки мгновенно вспыхнули.
— Янн, я бы никогда… Я просто отчаялась, и вы показались мне не худшим вариантом…
Последняя фраза внезапно очень болезненно царапнула самооценку. Конечно, на Цварге острая нехватка женщин, но на том же Тур-Рине никогда не было проблем с тем, чтобы найти ночную бабочку, которой я бы действительно нравился. Благодаря высокой чувствительности резонаторов в искренности эмоций последних я мог не сомневаться.
Я не удержался и поморщился, Шейна тут же торопливо заговорила:
— Простите-простите, я глупая. Мне всю жизнь говорили, что я не умею общаться