– Все понятно, – объявил мужчина. – У нее нет шансов на победу, ее утверждения строятся на показаниях четырехлетнего ребенка, которое суд не примет во внимание. – И, снова подмигнув Ванессе, приободрил: – Все будет хорошо!
Через 5 минут мы с Ванессой и нашим защитником в нервном напряжении вместе с толпой истцов и ответчиков вошли в огромный зал судебных заседаний и сели с самого краю одного из многочисленных рядов. Позади и впереди нас на длинных деревянных лакированных скамьях расположились около 50 человек. По углам зала стояли вооруженные до зубов охранники в формах. Зал точь-в-точь напоминал кадры из американских фильмов, только на этот раз героиней “фильма”, по воле бывшей жены мужа, оказалась я. О'Коннор то выходил по каким-то делам, то заходил в зал. Наша оппонентка села подальше от меня, в другом конце зала.
– Встать, суд идет! – произнесла секретарь судебного заседания, сидевшая за компьютером в переднем левом углу зала.
Все встали. В зал вошел мужчина-судья довольно молодого возраста в черной длинной мантии и расположился за судейским столом перед публикой. “Прямо как в фильмах”, – успела восхититься я.
О'Коннор, сидевший рядом, наклонился к нам и произнес:
– Если судья что-то спросит или будет говорить, отвечайте только по существу, не улыбайтесь, не перебивайте оппонента, не выражайте никаких эмоций.
Прошло около трех часов. Оппоненты друг за другом представали перед судьей и вели разборы своих кейсов. Слушания были публичными, поэтому каждый слышал то, о чем шел спор и какой вердикт выносил судья. Все дела были гражданскими: муж терроризировал жену – она требовала ордера на запрет приближения, кто-то не платил за аренду – их собирались выселить через суд, а кто-то давно пытался расстаться с супругом и пришел за долгожданным разводом.
Наконец, молодой судья произнес:
– Марта Смит против Тани Адамс.
Внутри все задрожало. Едва сдерживая мандраж, я поднялась и начала протискиваться через ряды, задевая колени сидящих, дочь следовала за мной. От страха зуб не попадал на зуб. Розовощекий адвокат уже расположился за столиком с табличкой “Ответчик” и указал на место рядом с ним, Ванессе показал на место позади нас на лакированной скамье. Оппонентка в розовой кофточке заняла место за соседним столиком через проход от нас с красующейся надписью “Истец”.
Судья начал речь, при этом весь зал позади стал невольным свидетелем наших разборок.
– Оппоненты, вам будет дано по 15 минут, в течение которых вы должны сказать все, что вы предъявляете, – он посмотрел на Марту, нацепившую в это время на глаза очки, – и все в вашу защиту, – он посмотрел на меня и перевел взгляд на О'Коннора, который ему кивнул. – Марта Смит, приступайте.
Положив грудь пятого размера на стол, женщина взяла в руки кипу бумаг и начала считывать предъявляемые претензии.
– Таня Адамс в феврале потеряла мужа, Дина Адамса, моего арендодателя. И не знаю, что с ней приключилось, может быть стресс на нее так подействовал, но она возненавидела моих детей. У меня пятеро детей, она начала преследовать и выкладывать их фотографии и видео в соцсетях, и написала, что мои дети грязные и вонючие.
– Вы можете это доказать? – спросил молодой судья.
– Да, у меня есть распечатки из ее соцсетей. И еще мой четырехлетний ребенок слышал, как она сказала, что хочет убить мою собаку.
– Покажите мне ваши распечатки, – попросил судья.
Марта Смит извлекла из большого желтого конверта огромную кипу глянцевых фотографий 10х15 см (наверное, пришлось изрядно потратиться, так как печать фотографий в США очень дорого стоит) и протянула подошедшей секретарше, которая сначала поднесла их моему адвокату, а затем передала судье.
Вся кипа составляла в высоту около 10 сантиметров, дав понять, какой огромный труд они с Кикиморой проделали и как тщательно подготовились. В распечатках красовались скрины чата моего Телеграм-канала, в котором подписчики предлагали разные способы борьбы с агрессивным животным: от задабривания собаки путем подкармливания мясом до убийства путем подкидывания отравленной пищи. Некоторые из подписчиков написали о том, что дети выглядят, как маргиналы и бродячие цыганята. Все высказывания были от подписчиков и ни одного не было от меня.
Скрины десятков комментариев на русском языке были переведены через гугл-переводчик на английский, а переводы также распечатаны на дорогой фотобумаге и приложены к основным “доказательствам”.
Судья стал разглядывать распечатки вместе с секретарем, рассеянно переводя взгляд с одного фото другое. Он пожал плечами и спросил:
– А откуда вы узнали, что это пишет она, Таня Адамс? Тут даже имен никаких нет.
– Это ее соцсеть, – произнесла соседка заученную фразу и поправила очки.
– А что это за соцсеть? – с недоумением спросил судья: он не мог узнать.
Я, внутренне напрягшись, с интересом посмотрела в сторону Марты: она замешкалась и в течение пяти секунд не находила ответа.
– Инстаграм*, – выдавила она наконец и заерзала в кресле.
Оказалось, она и сама не знала, с какого сайта были распечатки. Стало понятно, что сбором свидетельств, переводом с русского на английский и распечатыванием занималась не она, а некто очень заинтересованный.
– Но это не инстаграм*, – засомневался судья. Секретарша, сидевшая рядом, тоже пожала плечами и покачала головой в знак согласия с мужчиной.
Соседка Марта поняла свой прокол и сидела в полной прострации. Похоже, Кики недостаточно подготовила ее и не учла очевидные детали.
– Госпожа Смит, – решил подытожить мужчина в мантии, – гугл-переводы не могут быть приняты к сведению, так как они не передают точный смысл иностранного языка. К тому же, нет имен ни на одной распечатке, а следовательно, это не доказательство того, что сообщения принадлежат перу ответчицы. А также мы не можем принять свидетельские показания вашего четырехлетнего ребенка. Вы понимаете, о чем я?
– Да, – тихо произнесла Марта и скукожилась, убрав грудь со стола. Ее спина больше не выгибалась дугой.
– У вас есть что добавить? – обратился судья за последним словом, так как ее время истекало.
– Да. – И сразу продолжила: – Ее дочь (она имела ввиду Ванессу) один раз ходила по тропинке по своему двору с зонтиком и очень долго пялилась в нашу сторону: смотрела на меня, на моих детей и на наших животных. С зонтиком… – она еще раз подчеркнула слово. – У нас есть три собаки, курочки, индюки, поросенок. Я не знаю, зачем она смотрела в нашу сторону, может быть, хотела навредить нашим животным… – неуверенно промямлила Марта Смит. Это была ее последняя попытка отстоять правоту.
С ее слов выходило,