Почему, спрашивал критик, поется в песне «Течет река Волга, конца и краю нет», когда еще много веков назад было абсолютно точно установлено, что Волга, начинаясь на Валдайской возвышенности, благополучно впадает в Каспийское море, где фактически и кончается?
Кузьму Ковалева буквально вывели из равновесия такие легкомысленные строчки, как
Лучами красит солнышко
Стальное полотно.
И:
В небе ветер озорной
Ходит под руку с луной.
«Бред, — неистовствовал критик, — насилие над здравым смыслом! Кто позволил низводить Солнце до роли какого-то ремесленника-маляра, откуда у ветра или Луны взялись руки?»
Для фабрики «Песня» последствия критического выступления Кузьмы Ковалева оказались просто ужасными. Специально созданная авторитетная комиссия подвергла тщательному анализу фабричную продукцию. И обнаружила, что песни, которые выпускает фабрика в виде печатных сборников с нотами, магнитофонных записей и пластинок, нашпигованы рискованными сравнениями, вольными образами, озорными рифмами, как краковская колбаса чесноком. Причем уже упомянутый герой-жених, намеревающийся повенчаться со звездой, не так уж и страшен в сравнении с другими песнями, обнаруженными дотошными членами комиссии[1]. Из нотных и книжных магазинов посыпались рекламации. В результате фабричный конвейер замер.
— Так что же будем делать, товарищи? — уже несколько раз тщетно вопрошал директор фабрики участников собравшегося совещания. Те подавленно молчали.
— Надо менять профиль, — предложил наконец кто-то. — Займемся выпуском выкроек женского платья!
Но на него тотчас же зашикали: из-за непостоянства и изменчивости моды фабрика неизбежно вылетит в трубу.
Быстро отпало предложение заняться изготовлением поздравительных юбилейных открыток ввиду перенасыщенности нашей быстротекущей жизни как юбилеями, так и юбилейными аксессуарами. Не прошел и внешне заманчивый проект окунуться в мир спортивных страстей, начав выпуск летучих брошюр и листовок с прогнозами результатов внутренних, а также и европейских и мировых футбольных соревнований. «Болельщики растерзают нас за неправильные прогнозы и заживо закопают в землю за правильные», — единодушно решили участники совещания.
— Поэты должны перестроиться, — заявил главный технолог, — и создать песни рациональные, как инструкции к мясорубке.
— Правильно! Может быть, они себя пересилят и наступят на горло собственной песне… Но когда это произойдет? — язвительно спросил начальник сбыта.
Производственное совещание зашло в тупик. Похоже было, что из разразившегося кризиса нет выхода. И вдруг…
Да, вдруг в комнату ворвалась культорг фабрики Клава и, потрясая зажатым в руке газетным листом, закричала:
— Кончился кризис! Метафора вновь получила права гражданства!
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Клава действительно отыскала в свежем выпуске уже упоминавшегося нами еженедельника набранные жирным шрифтом слова «Птица-тройка». Причем без малейшего намека на осуждение их автора.
И все же Клава ударила в колокол напрасно.
По свойственной молодости горячности и поспешности, она не учла два немаловажных фактора.
Во-первых, в данный момент все внимание редакторов литературного еженедельника сосредоточено на развертывании острой дискуссии на тему «Заслуживают ли общественного сочувствия соломенные вдовы и вдовцы?». Естественно, что их бдительность в отношении возможного проявления пороков поэтического мышления временно ослаблена.
И во-вторых, у поэта, автора приведенных слов, очень редкая фамилия: Гоголь.
Так что ликовать и радоваться рано.
Кризис жанра продолжается.
КАК Я БЫЛ РОБИН ГУДОМ
В мире, если внимательно оглядеться вокруг, происходит немало несправедливостей. То тут творится зло, то там, причем его носители, часто оставаясь безнаказанными, действуют открыто, не маскируясь. Что же остается на долю потерпевших, понесших моральный, а иногда и материальный урон? Молча перешивать обиду или безуспешно обивать пороги присутственных мест в поисках справедливости.
К такому вот безысходно пессимистическому заключению пришел я однажды после просмотра редакционной почты. И мне стало мучительно стыдно за долгие месяцы и годы, бездумно потраченные на выслеживание жуликоватых кооператоров, поиски злостных бракоделов, наскоки на заскорузлых бюрократов и волокитчиков, нагловатых очковтирателей и казнокрадов. Как будто нет у сатирика целей более благородных и возвышенных… Нет, теперь со всем этим покончено, я стану совсем другим человеком! — сказал я сам себе, и сказал несколько громче, чем следовало. Услышала наша секретарша Лизавета и не преминула осведомиться:
— А кем же вы теперь будете, шеф?
— Защитником обиженных и оскорбленных.
— Ага, значит, нашим таганским Робин Гудом? — с некоторой долей ехидства заметила Лизавета, намекая на район, где расположена редакция.
— Если хотите — да. Отныне можете называть меня Робин Гудом, — серьезно подтвердил я, игнорируя насмешливый тон собеседницы. — И прошу направлять мне соответствующие жалобы граждан.
— Слушаюсь, — повиновалась Лизавета.
И вскоре с ее помощью я заполучил в руки дело, потребовавшее немедленного выезда в город Кременчуг на Днепре. Обидели рыболова-любителя, грубо попрали его благородную тягу к природе, лишили человека возможности созерцать широкие плесы, любоваться всплесками жирующих щук и шересперов.
В мою задачу входило найти обидчика и достойно покарать. После долгого расследования я настиг его в одном из узких днепровских притоков. Это был рыбинспектор Холод Б. И.
— Стой, ни с места! — скомандовал я.
Инспектор повиновался. А потом спросил, в чем дело.
— Вы задерживали на рыбалке спиннингиста Черноуса Г. З.?
— Задерживал.
— Отбирали у него орудия лова?
— Отбирал.
— Ну, тогда приготовьтесь к справедливому возмездию! — воскликнул я и натянул тетиву лука…
— Остановитесь! — вскричал инспектор. — Не совершайте непоправимой ошибки! Лучше выслушайте, как было дело.
Я выслушал, опустил лук и вложил смертоносную стрелу обратно в колчан.
«Хорошо, — решил я тогда, — пусть Холод Б. И. продолжает носиться на рыбнадзоровском «Вихре», но следующий обидчик от меня так легко не уйдет».
Следующим оказался начальник районного агентства «Союзпечать» из Сумской области. Этого не пришлось и выслеживать — он сидел в своем кабинете и подсчитывал, насколько уменьшилось в районе количество подписчиков журнала «Огонек».
— Отвечайте, объявляли ли вы взыскание вашему работнику Игорю С.? — грозно спросил я.
— Объявлял, и не раз.
— Он на самом деле лишен звания ударника коммунистического труда?
— Да, лишен.
— Тогда приготовьтесь к искуплению вины, — сказал я, поднимая лук и прицеливаясь.
— Не делайте этого! Сначала выслушайте, а потом уж принимайте решение.
Я выслушал и убрал оружие мщения.
Теперь мне не оставалось ничего другого, как, стиснув зубы, поджидать очередного злодея. Я дал себе мысленную клятву: уж с этим, третьим обидчиком расправиться по-робингудовски. Ждать пришлось недолго. Мне сообщили, что в поселке Стеклянная Радица, Брянской области, разгильдяй-водитель Большов В. И. наехал на человека.
Немедленно я помчался на место происшествия. Выслушав пострадавшего Меньшова Б. К., я разыскал В. И. Большова и излил на него весь накопившийся во мне гнев.
— Как, вы еще разгуливаете на свободе?! — вскричал я.
— Разгуливаю, — коротко