Действительно – два идиота.
Он улыбается, чувствуя, как дрожит все внутри. Чувствуя себя психом.
– Конечно, имеешь. – Улыбка становится шире. – А пока ты не упал еще глубже в пучину самоистязания, позволь спросить… Ты помнишь ту коробку?
– Которую ты так и не разобрал? – Чонхо хмурится. – Помню.
– Знаешь, что в ней? – Мингю гладит чужие волосы. – В ней какие-то вещи моей бабушки, фотографии. И в ней рисунки Мина, которые я нашел спрятанными в ящике своего рабочего стола спустя пару месяцев после того, как вернулся.
Чонхо выпрямляется, приоткрывая рот; его глаза неверяще расширяются. А Мингю – Мингю не может перестать грустно улыбаться. Боль, которую, как он думал, давно сумел похоронить в себе, расцветает заново. И так дурно от запаха этих цветов становится, что сил никаких нет.
– Я не отдал их Тэёну по той же причине, по которой ты не отдал письмо. – Он издает истеричный смешок. – Я чертовски боялся сделать ему больно. Боялся, что после этого он окончательно сломается. А теперь… а что теперь? Расковыривать едва зажившие раны? Собственноручно сталкивать человека в пропасть, из которой он только-только сумел выбраться?
Чонхо обходит стол и заключает его в крепкие объятия, а Мингю разом забывает, что еще хотел сказать. Он стоит, уткнувшись лбом в чужое плечо, и дышит – глубоко, размеренно. Надеется, что родной запах его успокоит. Почти помогает.
– Как думаешь, что хуже: то, что он никогда не узнает, или то, что узнает?
Мингю молчит. Сжимает руки на чужой спине и почти сразу отстраняется; взгляд мгновенно падает на конверт на столе.
– Я не знаю. Я ничего не знаю.
– Лично я знаю только то, что я не тот человек, который должен решать, что делать с этим письмом. – Чонхо кивает на конверт. – Прости, что взваливаю на тебя эту ношу, но… Только ты один сможешь понять, что для Тэёна лучше.
Через полчаса Чонхо уходит. Говорит, что пойдет прогуляться, но Мингю знает, что это делается лишь для того, чтобы дать ему пространство. Дать время подумать, принять решение. Возможно, в тишине прочитать письмо. Мингю ходит из угла в угол, то и дело бросая нервные взгляды на конверт, и понимает, что если сделает это – прочитает, – то действительно станет мудаком. Станет человеком, который лезет не в свое дело, более того – нарушает личные границы не только Мина, с которым не знаком, но и Тэёна, чье душевное спокойствие для него на вес золота.
Что тут можно думать, какое решение принять? Разве такие вещи делаются за один вечер?
Мингю останавливается перед столом и берет в руки конверт. Не делаются. Но он никогда ничего не решит до тех пор, пока не поймет, что все стоит того. Что не за просто так столкнет самого близкого человека в пропасть. Что там, внизу, есть хоть что-то, ради чего стоит ломать себе кости.
Пускай Мингю будет мудаком. Пускай станет самым последним моральным ублюдком. Плевать. Зато он будет уверен.
Он идет с конвертом на балкон, закрывает за собой дверь, нервно закуривает. И только на второй сигарете решается достать сложенный вчетверо листок.
Привет, Тэён.
Наверное, если бы ты читал эти письма, то давно бы от них устал. Но ты ни одно из них никогда не прочтешь, поэтому я обладаю непозволительной роскошью – писать совершенно обо всем, не боясь быть непонятым, не боясь быть отвергнутым. Кажется, я трус даже сейчас – могу говорить о своих чувствах, только когда уверен, что о них никто не узнает.
Сегодня после учебы я гулял в том парке, где мы часто бывали. Ты – пинал листья, а я – украдкой делал наброски в блокноте, который ты отдал мне на третий день нашего знакомства. Но сегодня я даже не смог взять в руки карандаш. Я не видел ничего, что мне хотелось бы запечатлеть на бумаге. Я не видел тебя. Кажется, я больше никогда не смогу пойти туда. Больно? Наверное. Больно понимать, что больше никогда во мне не будет желания рисовать – и не кого-то, а именно тебя. Тебя, Тэён. Мне так жаль, что я не успел сказать тебе. Не успел дать тебе понять, что ты такой один. Только ты. Говорил же: я трус. Всегда им был и останусь.
Если подумать, я так за многое должен попросить у тебя прощения: за то, что не переставал тебя отталкивать. Я боялся всего на свете. Но больше всего – себя самого. Того, что мои чувства могут быть ненастоящими. Что они – лишь эхо моего прошлого. Калька событий, к которым я не хотел бы возвращаться. Суррогат, который я вырастил сам, надеясь на счастливый конец. Прости меня. Я слишком поздно понял, что ты – это ты, и ты не имеешь ничего общего со всем, от чего я так долго пытался сбежать.
Я хотел остаться. Хотел доказать себе, что все может быть иначе. Но я трус, Тэён, и я сбежал сразу же, как представилась такая возможность. Если бы ты только знал, как мне жаль. Если бы ты только знал, насколько мне тебя не хватает. Если бы ты только знал, как сильно я хочу повернуть время вспять и поступить иначе. Отречься от того, кем я был, отречься от всего, во что я так свято верил. И просто чувствовать – не сквозь призму прошлого, а просто. Просто чувствовать.
Я совсем ничего не успел. Не успел в полной мере испытать счастье от того, что ты рядом. Не успел дать тебе понять, что хочу, чтобы ты был рядом. Не успел отпустить себя и сказать тебе, насколько ты мне важен. Казалось бы – всего лишь месяц. Что может произойти за такой короткий срок? Но ты помог мне поверить: в других, в то, что еще не все потеряно. В себя. И в то, что это – далеко не конец. Что впереди еще много всего.
И в любовь. Я снова верю в любовь, Тэён. Но слишком поздно. Слишком… Да, поздно. Прости меня за то, что я так и не смог сказать тебе спасибо за все, что ты сделал для меня.
Если бы я мог отправиться за тобой, я бы сделал это. Лучше спустя месяц умереть рядом с тобой, чем прожить эту жизнь без тебя. Ты – лучшее, что было в моей жизни.
Мингю.
Он не помнит, когда его руки в последний раз дрожали настолько сильно. Его всего лихорадит. Зажигалка вспыхивает огоньком только с пятой попытки.