Волосы Мингю теперь песочного цвета, а ему вдруг хочется, чтобы они опять мятными стали. Как те облака, которые ломались о пурпурный горизонт. Как те чувства, которые как воздух свежий, что может спасти от кислородного голодания. Но волосы Мингю песочные. А он – тушит свечи на окне утром двадцать пятого декабря, пока остальные спят на разложенном диване.
И думает, что сиреневые закаты слишком прекрасны, чтобы видеть их каждый день.
Жаль, он не понимал этого тогда.
В январе Мингю устраивается на подработку в кофейню поблизости. Проходит мимо как-то и вспоминает такое далекое, но все равно предельно ясное «Я видел объявление». Мингю плевать на то, насколько нервным может быть для него контактирование с людьми в таких количествах, – им движет лишь осознание, что, если его действительно восстановят в университете, ему придется платить огромную сумму денег за семестр. А их впереди два. Тэён, конечно, здорово помогает не сдохнуть от голодной смерти, но он просто не имеет права полагаться на него и дальше.
– И как оно? – спрашивает Тэён в начале февраля, а Мингю давится дешевой пиццей пеперони, которую они заказывают чуть ли не каждый день.
– Да нормально. Кроме тех моментов, когда кому-то хочется одно, а потом он понимает, что ему надо совершенно другое.
– Прямо как я с тыквенным латте. – Тэён ржет, а потом закашливается от неожиданности, ибо нечего смеяться с полным ртом.
– Вот знаешь, – Мингю кидает корку от куска пиццы в коробку (он никогда их не ест), – я думаю иногда о твоем тыквенном латте и…
– И что?
– И ничего. – Он отворачивается к окну. Не потому, что сказать и правда нечего, а потому, что, если скажет, чужие кошмары получат подпитку.
Мингю думает, что все в порядке. Он справится: с собой, другими, всем остальным. Он справится с Тэёном, который не в себе порой. Он справится с чужим разломом, который поперек всех вздохов и наискосок в попытке заткнуть пломбами желание жить. Мингю справится. Потому что у него в памяти есть лиловое поле стертыми фрагментами, у него есть высокое небо за миллионы миль от, у него есть наполненный смыслом воздух, которым он дышит каждый день.
У него есть чужие касания по шее и до ключиц, у него есть горячие руки, что прижигают его вены до того, как они начнут кровоточить, у него есть чужое теплое дыхание на ухо и клятое «Я всегда буду рядом», которое вместо тромбов на пути к сердцу встает и ростки пускает. Цветами стать хочет. Или стало уже давно – еще до того, как он признал, что сиреневое стелется поверх души, до самых глаз, которые вот-вот сорвутся и обрушат слезы.
– Ты кто такой? – Мингю присаживается на корточки, разглядывая серый комочек шерсти в снегу. – Кто тебя бросил?
На дворе стоит конец февраля: снега за январь напорошило не то чтобы много, но этого хватило, чтобы покрыть землю тонким белым слоем. Он наклоняется и вздрагивает, когда со стороны подтаявшего снега раздается тонкое мяуканье. Мингю болезненно морщится и смотрит на время на экране смартфона. Всего сорок минут до встречи с деканом факультета.
Он подбирает котенка со снега, засовывает его за пазуху и несется в сторону метро, ибо опоздать в такой день он просто не имеет права. Надо сказать, влетает в университет он даже раньше нужного, но какая разница, если, сидя перед кабинетом декана, он буквально дерется с котенком, который за это время отогрелся под его курткой и настойчиво хочет вылезти погулять. Или пожрать. У Мингю аж желудок скручивает от мысли, сколько дней это несчастное животное могло не есть.
– Ну что? – Посреди крохотной кухни Санхён с тарелками в руках возле раковины смотрится как минимум комично.
– Ну ничего, – отбрыкивается Мингю, потому что у него есть заботы поважнее.
Он расстегивает куртку и выпускает котенка, который сразу же забивается в ближайший угол с испуганными глазами. Черт возьми, если бы не это мохнатое чудовище, декан бы вообще отказался разговаривать с ним напрямую. Но в итоге затискал несчастного котенка до смерти и сказал это прекрасное, но в то же время болезненное «Вы приняты».
– Я не знаю, как буду платить за него и за учебу. – Мингю тянется рукой в сторону котенка, но тот испуганно шипит из своего угла, ошалев от новой обстановки, и машет лапой.
– Решил оставить?
– Кому он такой нужен, блядь. – Мингю коротко смеется и подбирается ближе, чтобы попытаться взять котенка на руки.
– Неплохо. – Санхён вытирает руки о полотенце. – Знаешь, есть такая практика: типа сначала научись заботиться о брате своем меньшем, а потом и о себе научишься.
– Иди на хуй. И там, вообще-то, наоборот было.
– Как назовешь? – Его совершенно игнорируют, направляясь к пакету, который все это время стоял у выхода с кухни.
– Не знаю. – Он глядит на серебристый комок, что все еще пытается заныкаться между шкафом и дверью. – Может, Кэнди.
Мингю не хочет говорить, что чью-то собаку зовут Куки. Не хочет объяснять, что раз один – Печенька, то другому можно стать Конфетой. Он просто тянет руки к котенку, берет его на руки и морщится, когда тот впивается острыми когтями в кожу.
За кормом ему потом бежит уже Тэён, который почему-то в таком восторге, что по пути чуть не теряет штаны.
– Я купил самый дорогой корм! А еще игрушки! – воодушевленно извещает он, наполняя новую миску кормом до самых верхов.
В марте Мингю пересекает главный вход Ёнсе как полноценный студент. Идет вперед по улице, которая в памяти отпечаталась совсем по-другому, и всеми силами пытается выдавить из себя улыбку, когда к нему подходит старый знакомый, с которым они когда-то учились вместе. Он – в аспирантуре, Мингю – пытается все-таки получить диплом бакалавра, но кому какая разница? Мингю жмет ему руку и просит помогать в учебе, на что получает радостный кивок. А Мингю думает, что да. В этом вся Корея. Обещание золотых гор, а в итоге – лишь скудные кучки меди, в которых ты жизнь должен поддерживать сам. И, быть может, когда-нибудь они станут золотом – самым настоящим. Все лишь от тебя зависит.
– А ну пошел на хер, троглодит поганый! – орет Тэён, когда Кэнди прыгает на его рюкзак.
– Сам ты поганый, хён, – возмущается Чонхо и подхватывает подросшего котенка, крепко прижимая к себе (чему тот ну очень рад). – И это девочка, чтоб ты знал.
– Да мне похуй! Он жрет мои вещи!
– А ты не разбрасывай их по