Он перевел дыхание, вслушался – ну где же условный знак командира, скоро офицер вернется с новыми автоматчиками на станцию.
От крика филина ухнуло вниз сердце. Секунда, вторая – и тяжелые горючие снаряды с грохотом покатились по рельсам, наверху загалдели часовые, перекрикиваясь между собой. Застучали шаги по ступеням.
Канунников вскочил на ноги, вжался в стену сбоку от проема, приготовил руку с зажатым в ней ножом. С другой стороны насыпи потянуло запахом гари, но огонь не разгорался, лишь черный дым окутал пузатую железную емкость в середине отстойника с вагонами. Часовой наверху замедлил в нерешительности шаг и громко позвал напарника:
– Gustav, was ist los? Gustav![5]
На той стороне раздался короткий вскрик, после которого часовой совсем застыл на месте. Он явно боялся идти дальше, напуганный запахом гари и непонятным криком с соседней вышки.
Саша метался внизу, не понимая, как действовать дальше. Подниматься наверх опасно – фриц пальнет из автомата, но и уходить без добычи нельзя. Они так рисковали, чтобы провернуть операцию, и что теперь?
Тут грохнула за насыпью цистерна, в воздухе прокатилась волна страшного жара, со свистом полетели осколки металлических стенок. Немец наверху в ужасе взвизгнул и застучал сапогами по ступеням вниз.
Канунников напрягся всем телом. Как только шаги загремели совсем рядом, лейтенант прыгнул что было сил на немца и свалил его на землю. Автомат отлетел в сторону. Александр со всей силы вогнал лезвие ножа в шею, потом еще раз и еще. На руки хлынула теплая струя крови, тело под ним трепыхнулось и затихло. Мертв. Александр подхватил автомат, охлопал лежащий труп, вытащил из кармана зажигалку, снял с пояса две гранаты.
Из-за угла вдруг на него полыхнуло пламенем, Канунников вскочил, выставив впереди себя нож. Но это был Василич. Закопченный до черноты после взрыва цистерны, он перебежал через пути, таща в руке самодельный факел – пылающую доску.
– Я поджег вторую вышку, давай этого внутрь, на лестницу тащи! Подпалим так, чтобы обгорели. Не поймут, что их ножом порешили.
Сашка кинулся затаскивать труп в узкий проход деревянной постройки:
– А кровь как же?
– Землей присыплем. – Капитан ткнул в придорожные отвалы и закинул горящую доску на верхнюю ступеньку.
Пламя на сухом дереве занялось быстро, поплыло огненной стеной по темным доскам, укрыло черным дымом мертвого фашиста и рвануло вверх к воздуху на площадке для наблюдения. Саша со всех ног бросился к краю дороги, ведущей в сторону лагеря, выпростал сорочку из брюк, нагреб туда земли и кинулся обратно. Он высыпал кучу на лужу крови и принялся притаптывать сапогами. Железная рукоять автомата больно стучала по плечу от каждого движения, лицо горело от огня, что гудел неподалеку, превращая деревянную вышку в черную головешку.
– Нет, видно! – Он в отчаянии смотрел на бурые лужи, что натекли из перерезанного горла фашиста.
Канунников разглядел валяющийся неподалеку кусок рельса.
В воздухе завыли сирены – охрана лагеря заметила пожар и подняла тревогу.
Капитан Романчук бросился к парню:
– Уходим, сейчас здесь будут фашисты! Быстрее!
– Сейчас, сейчас, – приговаривал Канунников, подходя как можно ближе к полыхающему строению.
Огонь невыносимо больно жалил лицо, норовя опалить волосы и ресницы, языки пламени тянулись к нему, желая получить новую добычу. Лейтенант закрыл глаза, наклонил голову и ринулся вперед. Раз – удар шпалы выбил нижние доски, так что горящая башня со стоном накренилась вбок. Сквозь треск огня донесся голос Василича:
– Сашка, назад!
От невыносимой боли Канунников закрыл глаза, наклонился вперед и со всей силы во второй раз обрушил тяжелую железяку на деревянный бок. Тут же отшвырнул свое орудие и прыгнул в сторону из облака дыма с искрами. От гари глаза сильно щипало, весь мир плыл черными пятнами. Командир подхватил его под локоть, протащил с десяток метров и швырнул в кусты чертополоха у насыпи. За их спинами с грохотом взметнулся сноп искр и пламени, в стороны разлетелись остатки рухнувшей вышки, накрыв своими останками следы партизанской операции.
– Успели, – хрипло выдавил капитан и тут же вжался всем телом в землю за жидкими ветками.
По дороге с ревом мчались грузовики, полные солдат: из-под тентов блестели каски, торчали стволы автоматов. По команде офицера фашисты с лопатами кинулись растаскивать остатки сгоревших вышек, часть солдат выстроилась в цепочку, по которой пошли ведра с песком. Два офицера пробежали вдоль путей, застыли на краю платформы, о чем-то бурно переговариваясь.
Канунников в кустах содрогался от мучительных позывов кашля, горло раздирало после гари и горячего воздуха. Пальцы Романчука больно впились ему в плечо. Капитан смотрел на парня с мольбой – терпи!
Эсэсовцы прошлись по путям туда и обратно, выискивая чужие следы. Наконец один из них пожал плечами и буркнул:
– Nichts![6]
Они зашагали назад. Лишь когда немцы вернулись к грохочущим баграми и ведрами солдатам, Александр разрешил себе закашляться в рукав. Содрогаясь от мучительных судорог в горле, он выдавил:
– Пить, воды бы.
Напарник без слов вытащил из-за пазухи небольшую фляжку и прижал живительную влагу к сухим губам парня. Канунников сделал два глотка, выдохнул с облегчением – внутри разлилась прохлада и уняла горячее жжение в груди.
Эта фляжка стала их спасением. В пыльных кустах на сухой земле партизанам пришлось лежать без движения весь день до самого заката. Немцы поверили, что цистерна взорвалась сама, устроив пожар на станции, но проявили бдительность: количество патрулей было усилено. Пока велись работы, вдоль путей без остановки топали автоматчики, высматривая движение у края леса.
Солнце поднималось все выше и выше, нагревая воздух. В прокопченном пламенем длинном пальто Канунников задыхался, по всему телу тек пот, и мучала жажда. Но они лишь несколько раз за день позволили себе намочить губы из скудного запаса. Романчук решительно покачал головой, когда на дне фляжки остался последний глоток. Он протянул руку, оторвал от куста нижний лист и, закрыв глаза, начал его жевать, чтобы хоть как-то унять острую жажду, смочить язык, пускай даже горьким травяным соком.
К обеду немцы пригнали новые грузовики, теперь в них сидели заключенные. Одетые в полосатые робы, изможденные люди принялись без остановки таскать тяжелые бревна, укладывая их для обработки пилой и топором. Несколько человек из вольнонаемных поляков работали за плотников, грохоча инструментами. Электрик, тоже в арестантской робе, опутанный проводами, расхаживал по путям, видимо, выискивая место для подключения кабеля. Несколько человек под надзором немецкого унтера таскали за электриком огромную лестницу.
Вдруг Петр Васильевич толкнул Александра локтем: электрик, забравшись на самый верх,