Очертания Лахджи поплыли. Метаморфизм стал отказывать. Словно тающая свеча, она заколебалась, разбрызгивая части самое себя. Непроницаемая броня стала мягкой и уязвимой.
Они ударили. Все разом. Как один. В тело вошло несколько эльфийских клинков, и эти раны не срастались, регенерация застопорилась.
И что хуже всего – один меч дотянулся до скрытого под скорлупой Майно. Вошел между ребер, и боль брызнула по всей фамиллиарной сети…
– Я вижу тебя, Лахджа Отшельница! – раздался скрежещущий голос. – Эльдриярах!
…А потом в кожу вонзились шипы. Десятки шипов, и каждый нес семя, и из каждого вспух цветок.
Они проросли повсюду, и Лахджа стала похожа на розовый куст.
Борьба длилась еще секунд десять. Майно внутри живого скафандра бился как лев, боролся за контроль над своим фамиллиаром. Но цветов оказалось слишком много, Лахджу продолжали сотрясать электрические разряды, Рокил потрошил ее заживо, колдун с анком лишал сил и затуманивал мысли, а Майно истекал кровью.
Демоническая плоть сползла с него рывком – и еще один цветок ввинтился уже в его голову.
После этого все стихло. Фамиллиары попадали там, где стояли. Упал бьющийся с альвом Тифон, обмяк в лапище Сорокопута Токсин, шмякнулся в траву Матти, пошел винтом к земле Сервелат, всплыла брюхом кверху рыба в пруду. О том, что она жива, говорили лишь трепещущие жабры.
Сразу замерли и рабы Сорокопута. Им не осталось работы. Воздушные феи спустились пониже, волшебник застыл с зажатым в пальцах анком, плетьми обвисли руки у альвов, окоченела на месте змееженщина.
С довольной ухмылочкой прошел по изуродованной лужайке Сорокопут.
– Ну вот, наконец-то, – произнес он, глядя на новых пленников. – Снимите-ка эту дрянь, она немного мешает.
Руки вздернулись, как на ниточках. Майно и Лахджа сняли защитные обереги и отбросили подальше.
– Молодцы, – улыбнулся им Сорокопут. – Умнички. Видите, все обернулось как нельзя лучше. Обидно, конечно, что мы стольких потеряли… королева вампиров была уникальна, да и кхэлонов в мире больше не сыскать. Впрочем… нет худа без добра. Вы тоже редкие экспонаты. Молодые, неизношенные. Давно хотел обновить интерьер и компанию, а вы прекрасно замените выбывших. Осталось переловить детей и…
…В землю врезалась комета!..
Сорокопут запнулся, крохотные глазки расширились. Всклокоченная девочка с крыльями, хвостом и арбалетом выставила ладонь и гневно закричала:
– Отвали от мамы с папой!
Одно мгновение длился ступор. Потом улыбка Повелителя Терний расширилась.
– Какая бойкая девочка, – сказал он. – Но не переоценивай свое Ме, я…
Его ожгло палящим светом. Опалило руку, и улыбка превратилась в оскал. Все рабы Сорокопута сразу снова дернулись, будто кукловод потянул за нити, и один альв мгновенно оказался меж ним и Астрид. Та уже выстрелила снова, но жгущий демонов луч лишь расплескался по шелковому плащу.
Еще два альва бросились на Астрид. Ожили тернии. Поднял анк колдун. Повернул голову Рокил. И даже мама… мама глянула чужими и холодными глазами.
Астрид охватили ужас, отчаяние и дикая злость. Такая злость, когда видишь кого-то очень-очень плохого, который просто не должен ходить по этой земле, которую не для него, знаете ли, сотворяли! Обрубок хвоста дико колотился, пытаясь пойти волнами, и от него стреляло вспышками боли.
– Солара, услышь меня!!! – заорала девочка, спуская тетиву. – Во имя Правды, Света и Всего Хорошего!!!
Внутри будто что-то затрещало. Астрид ощутила тот же зов, аппетит, который ощущала иногда при виде чужих аур, где-то в руках завибрировал тот аркан, про который она старалась не вспоминать… только это было иначе. Словно наоборот. Оно не пыталось ничего втянуть, никого поглотить, а шло из нее самой, изнутри, прямо от сердца… и это было гораздо мощнее! Оно наполнило Астрид жарким огнем, вылетело вместе с Лучом Солары… и ушло в цель вместе с болтом!
Тот ослепительно сверкал.
Болт прошил альва насквозь. Пробил в нем дыру с обугленными краями и вонзился в пузо Сорокопута… о, как тот закричал! Небо едва не рухнуло от этого крика!
Но в следующий миг Астрид схватили с нескольких сторон сразу. Навалились кучей, отняли арбалет, выкрутили руки. Брат Такила просто глянул на нее – и тело задергалось само, Астрид против воли поплелась к злобно хрипящему Сорокопуту.
У него слезились глаза. Кожа дымилась. Когтистые пальцы пытались вытащить засевший в животе болт. Искаженное ненавистью лицо обратилось к Астрид, и жирный урод прошипел:
– Ты пожалеешь, маленькая мерзавка. Ты будешь жалеть об этом выстреле тысячелетиями. Как жалеет Натараст… ты ведь жалеешь?
Колдун с анком часто закивал, будто его голову потрясли невидимой рукой.
– Он жалеет, и ты будешь, – осклабился Сорокопут, хватая Астрид за горло.
Волостной агент Аганель открыл глаза. Он лежал на животе, и ему было нестерпимо больно… но он был жив. Смерть не случилась, хотя подошла совсем близко.
На спине лежало что-то тяжелое. Аганель приподнялся, перевернулся, и на траву повалился белый кот. Мертвый?.. нет, просто обездвиженный.
По телу все еще разливалось магическое тепло, мощные потоки праны все еще заживляли рану. Волшебник коснулся спины, где запеклась кровь, и поморщился.
До него донеслись звуки. Голоса. Было тихо, сражение явно закончилось, но вот кто победил?.. агент осторожно поднял голову.
Он увидел огромного уродливого демона. Тот шагал к стоящим неподвижно супругам Дегатти… все еще сросшимся, как сиамские близнецы, но уже с раздельными головами.
И у обоих в волосах торчали розовые цветы.
Они были тут у всех, кроме Сорокопута, животных-фамиллиаров и… Аганель увидел одного из близнецов-фархерримов. Рыжеволосый крылатый паренек раскинулся на траве, словно мертвый, но аура еще мерцала, жизнь еще теплилась.
Маска Коромора пропала, а без нее Аганель не мог стать Зверем Мстящим. Другие маски не так могучи, их роли для совершенно других пьес. Выходя на утренний обход, Аганель никак не рассчитывал, что столкнется с самим Сорокопутом.
О Кто-То-Там, сколько же хлопот с этими Дегатти. Надо будет попросить прибавку.
Вариантов было не так много. Пока Сорокопут не обращал внимания, агент Кустодиана подполз к рыжему демону. Не было уверенности, что тот сможет или хотя бы захочет чем-то помочь… но что еще можно сейчас сделать?
Кустодиан же по-прежнему не вызвать?.. да, перстень молчит.
Пальцы задвигались у бледной, чуть блестящей кожи. Аганель заиграл лекаря, стал театрально водить руками.
– Се жизни вечной эликсир, – произнес он, поднося ладонь к устам демона. – Его ты изопьешь – и не покинешь мир.
Кадык на шее демона задвигался. Он будто пил что-то несуществующее. Кожа потеплела, глаза медленно разомкнулись, и раздался шепот:
– Мне снился дурной сон, где я все