Ну, дальше жизнь и служба побежали по знакомым колеям, утром следующего дня Романов на разводе объявил долгожданное: первой партии увольняемых в запас предлагалось выполнить «дембельский аккорд». Пятерым. Зинкевич, Гладков, еще трое. Что именно делать, командир еще не решил, сказал, что определится в течение дня.
Это сообщение вызвало, разумеется, оживленный ропот, и полковнику пришлось прикрикнуть:
— Разговорчики в строю! Прекратить!..
Голоса стихли, а командир, выдержав паузу, продолжил:
— И это не единственная хорошая новость на сегодня. Есть еще!
Стало совсем тихо. И тогда полковник оповестил о приезде в город артистов из области, которые дадут концерт в том числе в нашей части.
— … в ближайшие дни! Точнее будет известно вскоре. Но это будет точно!
И здесь он даже позволил себе самую малость улыбнуться и как бы не заметить еще более восторженного гомона в шеренгах.
Тому, кто не служил, трудно понять, какой радостью для солдата может быть всякая мелочь, а уж концерт, пусть и какой-нибудь захудалой провинциальной труппы!.. Да ведь и «Градиент» вовсе не колхозная самодеятельность. Вполне приличный ансамбль, и даже зарубежные турне у него были, правда, лишь по социалистическим странам. Болгария, Румыния, так, кажется.
Словом, Романов совершил грамотный психологический ход, обеспечив приподнятое настроение всему личному составу на весь день. Новички наши, Пинчук с Максимовым, и вовсе были в восторге, они не ожидали увидеть в захолустье такой культурной программы. Да и вообще, осмотревшись, как говорится, обнюхавшись, они убедились, что житуха в части неплохая, кормят хорошо, чипок есть, теперь вот еще концерты и библиотека! Кажись, повезло!..
Примерно так и сказал мне Паша Максимов уже в наряде, когда мы с ним отправились в обход постов, вместе с разводящим. И я не в первый раз отметил толковость, разумность нашего нового кинолога: речь об этом он завел наедине, когда мы пошли на четвертом посту смотреть сторожевое собачье оборудование, отдалившись от разводящего с часовым, которые озабоченно заговорили о чем-то своем.
— А ты молодец, — решил я похвалить напарника. — Соображаешь, когда и с кем надо говорить! Это верно. Рот надо открывать только по делу, а не впустую… Враз муха залетит!
Я пошутил, Максимов тоже осклабился. И неожиданно сказал:
— А я тебя помню по «Красной Звезде»! Ты же в восьмой роте был?
Вот черт! Честно сказать, я успел позабыть, в какой роте числился Борис Сергеев до… до меня. Ограничился кивком — понимай, как знаешь. Максимов оживился, разулыбался:
— Тебя же сразу видно! О! — он задрал руку, намекая на мой рост. И вроде бы вознамерился еще покалякать об учебке, но я поспешил ловко уйти от скользкой темы:
— Ладно, отставить разговоры! То есть, говорим по делу! Смотри: видишь, там внешний периметр…
— Где? А, вижу!
— Отлично. Теперь смотри дальше…
Так я переехал на другие рельсы, и мы продолжили обход. Мне вдруг стало интересно, как парень отреагирует на шестой пост: когда пришли туда, я заговорил строго, но доверительно. Сказал, что здесь было совершено отравление караульной собаки, и вообще место требует повышенной бдительности… Максимов огляделся, невольно передернул плечами:
— Да уж, местечко так себе…
— Самый говенный пост, — угрюмо буркнул разводящий, ефрейтор Беспалов, недавний «черпак», ставший «дедом» после осеннего приказа. — Я тут сколько раз часовым стоял! Нигде такого нет, только здесь — как будто, сука, следит кто за тобой!
— Мистика! — ухмыльнулся Максимов.
— Мистика, х*истика… — проворчал ефрейтор, — не знаю. Знаю, что говорю…
Я решил глубокомысленные беседы прикрыть, поторопил обоих. Беспалов напоследок велел часовому «следить в оба и ушами не хлопать», потому что, по его мнению, «тут самая жопа», и мы потопали дальше.
Так обошли все посты, я показал Максимову, как делать запись в караульной ведомости… Ну и в целом наряд обошелся без эксцессов. Поздним утром, ближе к обеду, меня как бы случайно подловил недалеко от вольеров прапорщик Слепцов. Сделал это, конечно, грамотно: ни одна говорящая душа нашу встречу не видела. Другие живые души, конечно, были — псы. Но они ничего не скажут (закадровый смех).
— Сергеев! — окликнул меня Слепцов. — Слушай внимательно: сдашь наряд, сразу дуй к Демину. Получишь увольнительную. Как бы в библиотеку…
Здесь прапорщик усмехнулся. И быстро, но толково объяснил: к восемнадцати ноль-ноль мне следует быть у дома Горшениной. Там занять умную позицию — не обнаружив себя проследить, как Горшенина с Михеевым войдут в подъезд, осторожно проследовать за ними. Собственно, вот и все. Роль чисто страховочная.
— В квартиру не заходить? — уточнил я.
— Нет. Но и не уходи сразу. Услышишь внизу — зашли они, замок щелкнул, дверь закрылась… Ну, минуты две-три выжди, убедись, что все тихо. Вот тут можешь идти.
— А ребята его там примут?
— А это не наша с тобой задача, — прапорщик усмехнулся. — Все, бывай!
И исчез.
Все так я и сделал. С парадкой возиться не стал, благо, уже на зимнюю форму перешли. Шапка, шинель, ремень — все чин по чину. Сапоги надраил, хоть смотрись в них. И пошел.
Ну, возле Марининого дома нахлынули воспоминания. О Наталье, об ее горячих объятиях, нежности… Ну, что там говорить, когда красивая женщина дарит себя тебе, это дорогого стоит.
Романтика и умиление ничуть не мешали мне быть бдительным. Хорошую позицию я нашел без труда, оттуда и наблюдал.
Насколько я был уверен, что план сработает?.. Вот черт его знает! Какая-то необъяснимая уверенность во мне жила, слов нет. А в остальном… Стоял, наблюдал, ждал. И все.
Уверенность не подвела. В восемнадцать ноль девять — я тут же глянул на часы — из за угла дома вышли весело беседующие Горшенина и Михеев.
То есть, я формально не знал, Михеев это или нет, но по логике никем иным этот тип быть не мог. Сразу видать — блудливый гниловатый жук. Предвкушает близкие девичьи прелести. Явно молодится, следит за собой. Темные с легкой проседью волосы аккуратно зачесаны под пижонскую шляпу. Затемненные очки. Да уж, такой готов запасть на смазливую девчонку как карась на червя…
Посмеиваясь, парочка вошла в подъезд двухэтажки. Выждав несколько секунд, шмыгнул туда и я. Замер