209 Полагаю, этот пример поможет прояснить разницу между обычным, личным сновидением и «большим» сном. Любой непредубежденный человек сразу почувствует значимость сновидения и согласится со мной, что такие сновидения берут начало на «другом уровне», нежели сновидения, которые мы видим каждую ночь. Поскольку здесь мы затрагиваем проблемы величайшей важности, следует остановиться на этой теме более подробно. Приведенное выше сновидение должно служить иллюстрацией активности слоев, лежащих ниже личного бессознательного. Явный смысл сновидения приобретает совершенно иное выражение, если учесть, что сновидец – молодой теолог. Очевидно, что относительность добра и зла видится ему самым поразительным образом. Посему было бы интересно послушать, что он может сказать по этому в высшей степени психологическому вопросу, а также посмотреть, как богослов примирится с тем обстоятельством, что бессознательное, проводя четкое различие между противоположностями, тем не менее признает их тождество. Едва ли молодой богослов сознательно думал о чем-то столь еретическом. Кто же тогда является источником таких мыслей? Если мы примем во внимание, что существует немало сновидений, в которых появляются мифологические мотивы, и что эти мотивы абсолютно неизвестны сновидцу, то возникает вопрос, откуда берется материал, с которым он нигде и никогда в своей сознательной жизни не сталкивался, а также кто или что питает подобные мысли и облекает их в образы, выходящие за рамки его духовного восприятия[82]. Во многих сновидениях и при определенных психозах мы часто обнаруживаем архетипический материал, т. е. представления и ассоциации, точные аналоги которых можно найти в мифологии. На основании этих параллелей я сделал вывод о существовании слоя бессознательного, который функционирует так же, как архаическая психика, породившая мифы.
210 Хотя сновидения, в которых обнаруживаются эти мифологические параллели, нередки, проявление коллективного бессознательного, как я назвал этот мифоподобный слой, – необычное событие, происходящее только при особых условиях. Оно случается в сновидениях, приснившихся в важные моменты жизни. Самые ранние сновидения из детства, если мы можем их припомнить, часто содержат поразительные мифологемы; мы также находим примордиальные образы в поэзии и в искусстве в целом. Что же касается религиозных переживаний и догматов, то они – кладезь архетипических знаний.
211 Проблема коллективного бессознательного редко возникает в практической работе с детьми: их трудности коренятся главным образом в приспособлении к окружению. В действительности связь с примордиальной бессознательностью должна быть разорвана, ибо ее сохранение стало бы серьезным препятствием для развития сознания, хотя именно в нем ребенок нуждается больше всего. Однако если бы мы обсуждали психологию людей старше среднего возраста, я мог бы сказать о значении коллективного бессознательного гораздо больше. Всегда следует иметь в виду, что наша психология меняется не только в зависимости от сиюминутного преобладания определенных инстинктивных порывов и определенных комплексов, но и в зависимости от жизненного этапа. Посему мы не вправе приписывать ребенку психологию взрослого. Нельзя лечить ребенка так, как лечат взрослых. Прежде всего, работа с детьми не может носить столь же систематический характер, как работа с взрослыми. Подлинный, систематический анализ сновидений едва ли возможен, ибо с детьми выказывать излишнее внимание к бессознательному не рекомендуется: можно с легкостью возбудить нездоровое любопытство или содействовать аномальному, преждевременному созреванию и самосознанию, если вдаваться в психологические подробности, представляющие интерес только для взрослого. Работая с трудными детьми, лучше держать психологические знания при себе; больше всего такой ребенок нуждается в простоте и здравом смысле[83]. Аналитические знания должны в первую очередь служить во благо вашей собственной установке как педагога: известно, что дети обладают почти сверхъестественным чутьем на личные недостатки учителя и отличают ложь от истины гораздо лучше, чем принято считать. Как следствие, учитель обязан тщательно следить за своим психическим состоянием; это позволит ему вовремя установить источник проблем в отношениях с доверенными его попечению детьми. Он и сам легко может стать бессознательной причиной зла. Естественно, излишняя наивность в этом вопросе неуместна: некоторые врачи и учителя втайне верят, что человек, облеченный властью, вправе вести себя так, как ему заблагорассудится, и что ребенок должен приспосабливаться, ибо рано или поздно ему придется адаптироваться к реальной жизни. В глубине души такие люди убеждены, что главное – это материальное благосостояние и что единственный реальный и эффективный нравственный ограничитель – полицейский с припрятанным за спиной уголовным кодексом. Разумеется, там, где безусловное приспособление к силам этого мира принимается как высший принцип веры, тщетно ожидать, что власть имущие будут видеть в психологической проницательности нравственное обязательство. Тем не менее любой, кто исповедует демократический взгляд на мир, не одобрит столь авторитарную установку, ибо он верит в справедливое распределение тягот и преимуществ. Неверно, что воспитатель – это всегда тот, кто воспитывает, а ребенок – всегда тот, кого воспитывают. Воспитателю тоже свойственно ошибаться, и воспитуемый будет отражать все его промахи. По этой причине разумно иметь максимально полное и беспристрастное представление о собственных субъективных взглядах и в особенности – о недостатках. Каков человек, такова будет его высшая истина, а также результат его влияния на других.
212 Психология детских неврозов может быть описана лишь очень приблизительно сквозь призму общей систематики; за немногими исключениями, в подавляющем большинстве случаев преобладают уникальные или индивидуальные черты, как это обычно бывает и при неврозах взрослых. Здесь, как и там, диагнозы и классификации мало что значат в сравнении с индивидуальными особенностями каждого случая. Вместо общего описания приведу несколько примеров, которыми я обязан дружеской помощи моей ученицы Фрэнсис Уикс, в свое время работавшей консультирующим психологом в школе Святой Агаты в Нью-Йорке[84].
213 Первый пример – случай одного семилетнего мальчика с диагнозом умственной неполноценности. У него наблюдались отсутствие координации при ходьбе, косоглазие на один глаз и задержка развития речи. Он был склонен к внезапным вспышкам гнева, во время которых швырял предметы и угрожал убить родных. Ему нравилось дразнить и бахвалиться. В школе он издевался