Набравшись терпения, всецело осознавая свою правоту, майор Щелкунов обстоятельно разъяснял все свои действия по каждому эпизоду дела, напрочь отвергая жалобы, что к кому-либо из подследственных было применено физическое насилие.
– Еще раз повторяю… Я не принуждал задержанных к даче показаний ни с применением силы, ни с издевательствами или пытками, а также путем применения угроз или какого-то шантажа.
Неожиданно допросы прекратились. С чем это было связано, оставалось только догадываться. Вероятнее всего, следователи уже все для себя решили. Вскоре прокурор Татарстана Степан Бекедов должен был утвердить обвинительное заключение и передать его в суд.
* * *
Через плотные намордники на окнах просачивался тусклый ночной свет, блестели звезды. Неожиданно по земле заколотил сильный ливень. Ночное пространство резанула белая и холодная молния, как закаленная арабская сталь. Ударив в могучую липу, стоявшую на пустыре, она угловатым зигзагом ушла в черноту земли.
На душе было скверно. Щелкунову пришло осознание того, что свершившееся невозможно хоть как-то изменить или хотя бы поправить. Скоро состоится суд, после которого его сущность перейдет в новое состояние – из подследственного в арестанта, а далее его ожидает лагерь. Тут как ни оценивай ситуацию – выглядит хреново! Виталий Щелкунов поймал себя на том, что его уже мало интересовала предыдущая жизнь – больше занимало, сколько ему предстоит пробыть в неволе. Судя по прокурорской активности, его ожидал немалый срок.
Щелкунов проснулся рано. Наступивший день предполагал быть самым обыкновенным. Ничто не предвещало чего-то особенного. Тем более чего-то знаменательного. Но и тревожности не ощущалось, что само по себе уже было неплохо.
Ночью прошел сильный ливень, – на решетках застыли тяжелые капли дождя. Просочившись в камеру, непогода оставила на стене водяной расплывчатый след. Над крышей соседнего здания, такого же зарешеченного и унылого, замерло серое пятно плотного тумана. Будто бы пульсируя, туман то сжимался, освобождая от плена кроны деревьев, стоявших по соседству, а то вдруг растекался, закрывая от взгляда значительные пространства.
В камере стало прохладнее – чувствовалось приближение осени.
Неожиданно дверь распахнулась и надзиратель, тощий и невероятно жилистый мужик лет тридцати пяти, которого арестанты прозвали Дрыном, скомандовал:
– Щелкунов, на выход!
Виталий поднялся, встретив сочувствующие взгляды арестантов. По собственному опыту он знал, что ничего хорошего утренние вызовы не предвещали. Скверно, когда неприятности начинаются в такую рань. Пусть хотя бы где-нибудь после обеда…
Виталий Щелкунов вдруг поймал себя на том, что невероятно быстро пропитался арестантской психологией: он ненавидел длинные гулкие коридоры тюрьмы, презирал надзирателей, допросы вызывали тошноту, лишь к камере, в которой он пребывал, не было никаких претензий, она давала ему чувство угла. Никогда он не мог подумать, что может оказаться по другую сторону стола, а оно вон как обернулось.
Следаки, допрашивавшие его едва ли не ежедневно, видели в нем источник получения дополнительной информации, позволяющий наиболее выгодно представить картину преступления. В действительности допрос – это одно из самых сложных следственных действий, требующее высочайшей человеческой и профессиональной культуры. Возможно, что они имели знания в области законодательства, вот только мастерского владения тактико-криминалистическими приемами допроса за ними не наблюдалось, да и человеческая составляющая у них явно хромала…
Могли бы привлечь более опытных специалистов, ведь прекрасно понимали, что допрашивают начальника отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством, превосходно осведомленного обо всех приемах допроса.
Виталий Щелкунов поднялся, вышел из камеры и, заложив руки за спину, пошел по длинному коридору. Не однажды ему приходилось бывать здесь, чтобы допросить заключенных, но никогда не предполагал, что сам окажется в роли арестанта.
В свое первое появление в следственном изоляторе он подумал о том, как, должно быть, трудно арестантам, пребывающим в этой двухсотлетней тюрьме с толстыми стенами. Теперь он понимал, что действительность гораздо ужаснее, чем представлялось изначально.
Прошли мимо комнаты для допросов и повернули направо по коридору, в ту часть, где размещались служебные помещения, в том числе где находился кабинет полковника внутренней службы Нурмухаметова. А это что еще за новость?
Остановились перед неприметной дверью.
– К стене, – скомандовал надзиратель. Виталий Щелкунов уткнулся взглядом в шершавую стену темно-коричневого цвета. Открыв дверь, вертухай скомандовал: – Проходите внутрь.
За столом сидели начальник тюрьмы и помощник Генерального прокурора Бардин. Вот кого уж он не ожидал увидеть в стенах тюрьмы!
Полковник юстиции Бардин поднялся и медленным тяжелым шагом приблизился к оторопелому Щелкунову. Виталий невольно отметил, что за прошедшие месяцы, пока они не виделись, в густых черных волосах полковника появились серебряные нити.
– Можете быть свободы, Виталий Викторович, – с неожиданной теплотой произнес Бармин. – Документы на ваше освобождение подписаны. Мы во всем разобрались. Ваша невиновность установлена. Вы действовали строго по закону.
В горле неожиданно запершило.
– И это все, что вы хотите мне сказать?
– Нет, не все… Прекрасно представляю, чего вы натерпелись, пребывая в этих мрачных стенах. Мы приносим вам извинения за все то, что с вами случилось. Уже завтра вы можете приступать к работе… Хотя, думаю, вам потребуется некоторый отпуск после произошедшего.
– Где мне расписаться? – хмуро обронил Щелкунов.
– Вот здесь, пожалуйста… – пододвинул полковник Нурмухаметов листок бумаги. Щелкунов расписался. Скосив взгляд на Бардина, поинтересовался: – У вас имеются какие-то замечания к нашей службе?
– Не имеется, – хмыкнул Щелкунов. – Все было на высшем уровне.
– Вас проводят.
Конвойный провел Щелкунова по знакомым коридорам; вышли во двор. Прошли мимо дежурного, стоявшего у входа. Широко распахнув перед майором дверь, Дрын тепло пожелал (оказывается, он был куда дружелюбнее, чем казался поначалу):
– Всего доброго, товарищ майор.
Виталий Щелкунов вышел за порог тюрьмы. Задышалось легче, воздух на воле был совершенно иным. Поразреженнее, что ли…
У ворот стояла Зинаида Кац. Одинокая. Взволнованная. Сердце дрогнуло. Долго и молча они смотрели друг на друга. Потом обнялись, как это возможно только с близкими людьми.
– Я больше тебя никуда не отпущу, – скупо уронил Щелкунов выстраданные слова.
– А я и не уйду никуда, – улыбнулась Зинаида.
Эпилог
12 июля 1950 года вышло постановление политбюро ЦК ВКП(б)«О нарушениях законности в работе органов прокуратуры, МВД и Верховного суда ТАССР», в котором по результатам материалов комиссии партийного контроля отмечалось, что в работе этих ведомств «имели место многочисленные факты искривлений судебной политики и грубейшие извращения советских законов при расследовании уголовных дел, в результате чего оставлялись безнаказанными лица, виновные в крупных хищениях социалистической собственности, и большое количество граждан подвергалось незаконным арестам и привлекалось к судебной ответственности по необоснованным обвинениям».
В числе главных зачинщиков упоминался министр МВД ТАССР полковник