Во-первых, говорит он, места охоты и места конфликтов, как правило, не пересекаются. «Квоты на отстрел устанавливаются в соответствии с границами охотничьих угодий». Я упускаю детали, отвлекаясь на имена знаменитостей, то и дело долетающих с соседнего столика. Я слышу: «В здешнюю зону охоты входят Аспен, Сноумасс, Карбондейл…», «…Риз Уизерспун…», «Они скажут – окей, в этой зоне можно добыть столько-то…», «И когда Риз…».
Охота действительно в какой-то мере изменяет поведение зверя, допускает Брэк; она вселяет в животных страх и приучает избегать людей. Но осеннюю охоту на медведей в Колорадо никто не отменял, поэтому Брэка не переубедить: он не считает снижение квот на отстрел причиной учащения конфликтных ситуаций.
Стоит упомянуть, что жалованье Кертиса – как и бóльшая часть расходов государственных агентств рыбных ресурсов и дикой природы – частично финансируется за счет продажи охотничьих и рыболовных лицензий, а также налогов на товары для рыболовов и охотников. «Я не критикую эту модель, – говорит Брэк, – но вы должны понимать, что вот этот момент лежит в основе всего».
Я понимаю. И это понимание рождает какое-то неуютное ощущение. Собирая материал для книги, я повстречала массу прекрасных, умных людей, сотрудников вышеупомянутых агентств, профессионалов, которые считали своей задачей защиту интересов как людей, так и животных. Но, зная о сложившейся финансовой модели, непросто избавиться от навязчивого ощущения, что здесь в игру вступают институциональные интересы. Деньги приносят охотники, и деньги немалые, – и это мешает агентствам завоевать доверие остальных людей. (Чего только стоят удивительные лозунги вроде «Поддержите диких животных Невады… Купите охотничью и рыболовную лицензию».)
Брэк встряхивает салфетку. В конгрессе рассматривается законопроект о выделении миллиарда с лишним долларов из федеральных фондов на нужды агентств по контролю диких животных. Деньги предполагается потратить на природоохранные проекты. «Это изменит расклад».
Мы просматриваем меню. Компания за соседним столиком переключилась на Майли Сайрус. («Она потрясающая», «Да она просто чудо».) Брэк и ухом не ведет. По пути в город я расспрашивала его об аспенских знаменитостях. Все что я получила в ответ: «Джек… Николсон. Или Никлаус? Который из них в гольф играет?» Кевина Костнера он знает, потому что у того как-то раз были проблемы с медведями.
Брэк кладет меню на стол. «Есть кое-что, о чем нечасто упоминают. У нас сейчас восстанавливается популяция медведей, которая сильно сократилась в начале прошлого века». Отношение к диким животным Америки к началу XX века почти не изменилось со времен первых поселенцев. Запад заселяли скотоводы, фермеры, занятые натуральным хозяйством, пастухи, ловцы пушных зверей. В диких животных они видели либо добычу, либо вредителей. За истребление зверей выплачивались вознаграждения. Медведей вплоть до 1970-х годов на регулярной основе травили. «Мы всех истребили», – говорит Брэк.
И правительство этому с готовностью помогало. Работодатель Брэка, Национальный научно-исследовательский центр дикой природы, за последние 150 лет не раз менял имена и личины, но задача перед ним всегда стояла одна: эффективный, экономичный контроль ущерба со стороны диких животных. Неважно, что это были за животные – хищники, похищающие скот, или птицы и грызуны, уничтожающие посевы; неважно, что за табличка красовалась на дверях: «Отдел экономической орнитологии и маммалогии», «Лаборатория методов истребления» или «Служба контроля хищных животных и грызунов», основной задачей всегда была поддержка фермеров и скотоводов. То, что казалось чистой биологией дикой природы, – изучение поведения животных, их пищевых привычек и маршрутов миграции – на самом деле было биологией на службе экономического процветания.
В 1960-х и 1970-х годах, с возникновением движений по охране окружающей среды и защите животных, стало пробуждаться и национальное сознание. Активисты протестовали против таких практик, как отстрел в берлогах и разбрасывание с воздуха приманок со стрихнином. В 1971 году Общество защиты диких животных, Сьерра-клуб и Общество защиты животных США обратились в суд, чтобы запретить использование этого яда для борьбы с хищниками. На следующий год Агентство охраны окружающей среды (EPA) отозвало разрешение на использование стрихнина и двух других ядов. Зоозащитники спровоцировали изменения в общественном сознании, которые с течением времени стало невозможно – и нецелесообразно – игнорировать.
Все больше американцев ощущают сильную эмоциональную связь с дикими животными и выступают против того, чтобы их истребляли по экономическим соображениям. В 1978 году 3000 американцев отвечали на вопрос, какие чувства они испытывают по отношению к животным и насекомым двадцати шести разных видов. В 2016 году ученые Университета Огайо повторили опрос. Доля респондентов, сообщивших, что им нравятся волки и койоты, выросла на 42 и 47 % соответственно. (Тараканы тоже прибавили в популярности, и теперь уже не они вызывают самое сильное чувство отвращения: эта честь досталась комарам, а тараканы опустились на второе место.)
Если подытожить сказанное одной фразой: медведи вернулись. Вернулись так энергично, что вторгаются в мир людей. «Это неизведанная территория для биологов, изучающих дикую природу, – говорит Брэк, подцепляя вилкой лист салата. – И похвастаться нам нечем. Когда я учился в университете, перед нами стоял вопрос: как восстановить численность популяции? Как считать зверей, как их контролировать? Теперь же главная тема – взаимодействие человека и диких животных. И что нам делать теперь? Биологи, изучающие диких животных просто… – Брэк изображает, будто бьется головой о стол. – Правила игры поменялись».
Прямо сейчас кажется, будто в этой игре нам не выиграть. Вокруг все больше медведей, все больше волков и койотов и все больше людей, вторгающихся в среду обитания диких зверей. А вот общественного согласия по поводу того, что следует делать, если какой-то из этих зверей громит кухню, режет овец или кусает за зад ресторатора, не просматривается. Мы имеем дело не только с конфликтом человека и животных, но и с конфликтом между людьми. Скотоводы, фермеры, зоозащитники ненавидят друг друга, и это столкновение культур не уступает по глубине политическому расколу в нашей стране. Убить их всех! Не навредить ни единому!
Брэку и другим специалистам по конфликтам людей и диких животных приходится переключаться с изучения биологии и поведения животных на изучение поведения людей. В научных кругах это называется «человеческим измерением». Цель, если сформулировать ее ненаучно, состоит в том, чтобы отыскать пути к компромиссу и