— Хэллоу! Братаны! Или как там Гутен таг, камрады! Что б вам на прос@алось! — состроил самую жизнерадостную улыбку им наш полиглот.
Немцы переглянулись, потом один из них пожал плечами и лениво махнул рукой в ответ, остальные продолжили неторопливо курить.
Начало июня 1937 года. Курилка аэродрома франкистов, пригород города Авьола.
В курилке, пропитанной табачным дымом и негромким немецким смехом, один из лётчиков, лениво держа сигарету двумя пальцами, бросил в сторону собравшейся компании:
— Гляньте, вон Курт из сортира выполз. Блевал, наверное, как всегда. Выглядит как мятое дерьмо из ослиной задницы, но хоть бы хны.
Он мотнул головой в сторону Лёхи, который в немецкой форме уверенно шагал по лётному полю аэродрома.
— У нас потери, старина Вилли разбился сегодня утром, а этого толстого нахала представили к кресту непонятно за какие подвиги! Хотя, с его-то дядей в командовании Легиона, он может хоть на унитазе летать вокруг — всё равно медаль дадут.
— Ага, вот это здоровье! — поддержал другой пилот, с завистью выпуская колечко дыма. — Вы только подумайте, вчера в кабаке они нажрались с Гансом и Карлом в полное дерьмо этим местным испанским шнапсом из жмыха. Потом заставляли танцевать голых официанток на столе, поили и поливали их шампанским и засовывали им купюры в задницы! Ганс свалился под стол и уснул, Карла блевал в кустах за столовой, а Курт утащил в номер ту полуголую певичку, помните, которая там выступала? Чёрная такая, с большими сиськами и толстой ж@пой.
— Ну и? — лениво протянул кто-то из компании.
— А то! Полночи долбил кроватью в стену, а теперь — глядите! — Он махнул рукой в сторону взлётной полосы, где "новенький Курт", развернувшись к ним спиной, в развалочку не торопясь шёл к такому же новенькому "Шторьху".
— Летает на своей помеси швейной машинки с цирковым вагоном в тылу и ещё нам рукой машет! — с явным раздражением выплюнул слова пилот. — Шайзекопф!
Компания дружно засмеялась, но в воздухе повисла густая и тяжёлая зависть. В глазах настоящих пилотов "мессершмиттов" поведение "нового Курта" выглядело вызывающе.
Начало июня 1937 года. Летное поле аэродрома франкистов, пригород города Авьола.
Лёха подошёл к «Шторьху», размышляя, как бы улететь, не привлекать к себе лишнего внимания. Конечно, он знал, что на таком самолёте далеко не улетишь, но, как говорится, «на безптичье и ж***а самолётом станет».
И тут из-за самолёта выглянул механик — плотный немец с круглым лицом, носом картошкой, торчащими ушами, одетый в вымазанным в масле комбинезон. Он явно не ожидал, что кто-то появится так внезапно у его самолётика и ошарашенно выдал:
— Верь пи**ду день, унд во ист Курт! — увидев подошедшего Лёху.
Лёха, недолго думая, подошёл ещё ближе и, припомнив всё богатство своих познаний в немецком, бодро ответил:
— Я! Я! Натюрлих! — с трудом припоминая — Щас ты мне и за пи**ду ответишь!
" Эх! Жалко я всего один год немецкий учил в университете! И то больше по девкам из ГДР бегал, укреплял дружбу между народов," — с ностальгией наш попаданец вспомнил прекрасное время из прошлой жизни. — "И презервативы немецкие были лучше нашего изделия номер два" — совсем уж не кстати выдало очередной перл его сознание. Лёха отогнал дурные мысли и сосредоточился на такой сложной лингвистике.
На этом его запасы фраз из университетской программы временно иссякли, так что он просто вытащил свой верный «Браунинг» и передёрнул затвор с характерным щелчком и уверенно добавил:
— Ну-ка иди сюда, толстый фрикаделен! Ком цу мир, я сказал!
Механик побледнел, икнул и уже без лишних вопросов подчинился, подрагивая всем телом.
— Вот так-то, ферфлюхте фрикаделлен! Шнель, Вольдемар! Шнель! — гордый в своих языковых познаниях, Лёха тыкал техника пистолетом в упитанный бок.
— Шнель! Швайневюрст! — гаркнул он ещё громче, снова ткнув немца в спину стволом. — Давай! Делай машинен, арбайтен!
Механик, бормоча что-то невнятное на своём дурацком немецком языке, уже не пытался спорить и быстро засуетился вокруг самолёта, проверяя крылья, шасси и тяги. Лёха наблюдал, стараясь выглядеть грозно.
— Алес гут! Алес гут! —заискивающе сообщил немец, явно стараясь понравиться Лёхе, показывая руками, что всё в порядке.
— Нифига не «гут», пока не заведёшь! — Лёха махнул пистолетом в сторону капота.
— Открывай капот! Махен мотор контроль! Шнель! — выдал он то, что вспоминалось из обрывков немецкого.
Механик, судорожно кивая, ловко снял защёлки и полез к двигателю. Лёха пристально следил за каждым его движением:
— Масло… Масло проверь! — ткнул он пальцем в щуп. — Ойль! Ойль!
Техник угодливо улыбаясь, достал щуп и показал, что всё в норме.
— Я! Я! Генуг ойль! — торопливо отчитался техник, показывая щуп с полосочкой масла.
— Что за фигня этот Генуг! — озадачился наш полиглот, — Ага! Типа есть! Ну так бы и говорил сразу! — удовлетворённо кивнул Лёха глянув на щуп.
— И хватит "я-якать"! Хабен зи Бензин? — абсолютно гордый от своих познаний и лучезарно улыбающийся, Лёха преодолел новый уровень. Затем не забыл тактильно простимулировать смысловое воздействие, ткнув стволом немца в бок.
Тут механик чуть не заплакал, видимо поражённый в самое своё бюргерское сердце, от такого богатства родной речи.
— Бензин ист альзо генуг! — с обидой затараторил немец.
— Гут юнге! Вольдемар! Гут! — снизошёл до похвалы и похлопал его по щеке советский лётчик.
—Их бин нихт Вольдемар! Их бин Карл! Вольдемар ист дер фердамте кох ин дер кюхе! — почти рыдая простонал механик.
Лёха почесал свободной рукой затылок от такой длинной и мудрено закрученной немецкой фразы.
— Вольдемар нихт? А куда ты делся? — искренне озадачился новоявленный персональный тренер немецкого механика, — Пердама кюхе? Не боись, Вольдемар! Пока "нихт" к тебе не пришёл. Вот если накосячишь, то точно тебе полная "Пердама" настанем! Вместе с северным пушным зверьком сразу нагрянет в гости! — Лёха доброжелательно оскалился во все