Затем следует вылазка в соседнюю деревню, которая на самом деле – страна мертвых. Там один из ее обитателей, некий «старичок», в ответ на просьбу Пиноккио подать кусочек хлеба требует снять шляпу, а после окатывает его водой из тазика, «как будто он куст герани». Этот эпизод только подтверждает враждебность людей. Для читателей, особо интересующихся текстологией, добавлю, что в «Детской литературной газете» и в издании Паджи главный герой действительно снимает некий головной убор, взявшийся неизвестно откуда, ведь Джеппетто вылепит ему шапочку из хлебного мякиша уже после описанных событий. В издании Бемпорада эта оплошность исправлена, и Пиноккио, «у которого еще не было шляпы», попросту подходит к окну и чувствует, как на него выливается ушат воды.
Когда «Приключения деревянной куклы» выходят отдельным изданием, Коллоди уже не молод, ему 57 лет. На карикатуре 1875 года он выглядит преждевременно состарившимся: голова почти лысая, а усы, борода и длинные бакенбарды – совсем седые. Он умрет через семь лет после публикации книги, едва начав входить во вкус внезапно обретенной славы. Возможно, именно поэтому в истории Пиноккио полным-полно «старичков» и «старушек», появляющихся непонятно откуда, и автор ничем не объясняет их присутствие. Как правило, он пользуется такими формулами, как «показался какой-то старичок», «он спросил у незнакомого старичка», «сказала некая старуха». В этом отношении весьма показательно составить перечень появляющихся в книге персонажей с указанием их возраста. Если на первый взгляд мастер Вишня и Джеппетто не старики, то они уж точно пожилые: у одного парик седой, а у другого – желтый, напоминающий цветом кукурузную кашу поленту. Когда же Пиноккио встречает отца в чреве Акулы, он уже предстает нам как «щуплый старичок, даже не седой, а совсем беловолосый, как будто его припорошило снегом или взбитыми сливками». Говорящий Сверчок тоже порядочный старожил: хотя его и не спрашивают о возрасте, он тут же сам заявляет: «Я живу в этом доме уже больше ста лет». Дело в том, что ветхость и седина – неотъемлемые элементы волшебной сказки, и во время работы над переводами Перро и мадам д’Онуа Коллоди точно встретился с бесчисленными старухами (в этом смысле древняя ведьма и прелестная фея – по сути, один и тот же персонаж). Например, такова «дряхлая и безобразная, как смертный грех, старуха», которой отведена особенно важная роль в сказке «Белая кошка»[59].
Детей в истории деревянной куклы тоже предостаточно, однако все они – не самостоятельные личности, а шумливая орава, они «наваливаются одни на других, точно сельди в банке», как и шпана, набившаяся в повозку, что должна отвезти их в Страну увеселений. Исключение составляют только Фитиль и незнакомый «мальчишка из местных», которого Пиноккио расспрашивает о театре кукол, а еще – «прекрасная девочка» с лазоревыми волосами: она окажется феей, а феи, как мы знаем, не имеют возраста, да и когда мы встретим ее, она уже будет мертва. Что до Пиноккио, его годы жизни значения не имеют, он заговорил еще до рождения, а после появления на свет ему нужно только размять ноги, чтобы тут же начать скакать и сбежать из дома. Если же мы хотим любой ценой определить его возраст, он навскидку не должен превышать трех лет: по достижении этого рубежа герой перестает быть куклой и превращается в мальчика[60].
Пиноккио возвращается домой «промокнув до нитки» и в изнеможении засыпает, пристроив «мокрые и заляпанные грязью» ноги на жаровню с тлеющими в ней углями. А когда он просыпается от голоса Джеппетто за дверью (его как раз выпустили из тюрьмы), то не замечает, что деревянные конечности почти полностью сгорели. Он резко спрыгивает со стула[61] и бежит открыть отцу дверь, но «всем весом ухается вниз и растягивается на полу». Манганелли развернуто комментирует это роковое событие: появление огня в жизни героя. Его объединяет с деревьями то, что он, как мы уже замечали ранее, боится этой стихии, «коварного и молниеносного врага». До этого эпизода «мы лишь упоминали об огне, который преследует Пиноккио: печка, камин, котелок, в котором что-то варится», но, когда он, продрогший и полумертвый от усталости, забывается своим первым земным сном, «коварное пламя, тихонько подкравшись к нему, впервые по-настоящему обжигает его».
Но как же он не заметил, что у него загорелись ноги (а потом и вовсе «обуглились» и рассыпались пеплом)? Конечно, в греческой традиции сон приравнивался к «малым таинствам», посредством которых проходившие инициацию люди очищались, прежде чем подойти к таинствам великим, но нет на свете такого крепкого сна, способного, точно анестетик, лишить тело чувствительности, пока его пожирает пламя.
Дело вот в чем: от читателя, как правило, постоянно ускользают подобного рода обстоятельства, но ввиду одного из них Пиноккио, находясь в мастерской плотника Вишни, одинаково хорошо чувствует и удары топором и щекотку от прикосновения рубанком, а когда Джеппетто высекает его из полена, орудуя своими инструментами, делает ему «подбородок, шею, потом плечи, живот, руки и ноги», он не только не жалуется, но и непрестанно шутит и смеется. По какой-то неведомой причине (о которой Коллоди, как обычно, умалчивает) все эти части тела деревянного человечка становятся невосприимчивы к боли, прямо как святые мощи праведников.
Чтобы заново обрести ноги, Пиноккио признает притязания самонареченного отца, который продолжает обращаться с ним как с мальчиком («Так говорят все дети, когда хотят чего-то добиться»). Герой, желая доказать обратное, выдает свою отличную