Более того, я заметил, что появлению хорошего стихотворения у меня, например, предшествуют приступы тоски и раздражительности. Все проходит вместе с новорожденным текстом.
Еще я совершенно точно знаю, что самые удачные мои работы приходят неожиданно. Появляется какая-то строчка, за которой идет все остальное – остается только записывать.
Но бывает и наоборот – когда приходит только одна единственная строчка, а вот остальные теряются где-то и пойди их найди. Бывало так, что основное стихотворение являлось мне пред светлые очи через год, два, три, бывало, что и через десятилетие. Листаешь старые черновики, когда они еще были, цепляешься взглядом за строку и понимаешь, что-то сейчас будет. И в самом деле, текст отлежался, все слова встали на свои места – причем от первоначального варианта в этом случае порою не остается ничего, кроме первой строки.
Но вот если человека обрадовала своим приходом муза, тогда да, тогда стихи текут полноводной рекой, питаемые слезами счастья из глаз восторженного поэта. Это как раз то, что наши сатирики назвали «потным валом вдохновенья», то, чего ждут все пишущие, поскольку в этом момент писать – одно удовольствие. Ощущение такое, что тебе диктует кто-то более талантливый, более умный, более виртуозный, и автору остается только записывать этот самый глас свыше.
Беда только в том, что без последующей обработки весь этот восхитительный поток так и остается всего лишь потоком. К сожалению – а может, и к счастью – никакой потный вал не отменяет последующую работу над текстом. Тут уже в дело вступает мастерство, которое само по себе не приходит.
Вот представьте: появляется на стадионе у тренера очень талантливый бегун. Тренер смотрит на секундомер и заявляет – ну что ж, ты у нас выдающийся спортсмен, поэтому тренироваться тебе не надо. Приходи на соревнования и побеждай. Победит ли такой обласканный бедолага? Конечно, нет.
Относительной работы над стихами, надеюсь, я успею написать главу-другую, а пока возьмем второй тип возможного творчества.
(Хотя в процессе роста поэта бывает всякое – то же самое вдохновенье приходит как обученная собака, по щелчку пальцев. Иной раз писатель создает себе определенные триггерные точки, без которых процесс не запускается. Паустовский, по-моему, жег маленькие костры из спичек в пепельнице. Гайдар в углу каждой страницы рисовал звезду – как символ того, что все перекосы его жизни посвящены высокой цели. Я не ставлю себя в один ряд с великими, но у меня четкий рефлекс на привычный ноутбук. К каждой новой машинке мне приходится привыкать, открывать старые тексты и так далее. Зато потом – крышка поднята, я готов к работе).
И есть еще один стиль, скажем так, письма, хорошо знакомый всем пользователям поэтических сайтов – ну, коли они себя так называют, то и я буду называть. Тем более, что там все-таки встречаются хорошие, даже отличные поэты. Под каждым стихом неизменно нарисуется какой-нибудь товарищ и неизменно тиснет свои восемь строчек. Он их сляпал на лету, они горячие, как пирожки, которые только что на противне шкворчали, он раздувается от гордости за свой талант и призывает всех присоединиться к нему.
Ему даже в голову не приходит, что вот такие поделки – это не стихи. Это просто упражнение для ума, вроде книжек дешевых кроссвордов, весьма полезное упражнение, но не больше. Иногда это талантливо, обычно – нет. Потому что это именно продолжение прямой речи никакого вдохновения не требует.
Таким авторам Господь дал одно преимущество – умение говорить. Если это умение разбить на строчки и разбавить рифмами, то получиться именно она. Поэзия прямой речи, я об этом писал, это такой непрекращающийся монолог. Он может начаться в любую секунду, он может прекратиться по желания и возобновлен, когда угодно. В поезде, трактире, для собеседника и без собеседника, роли это не играет, главное – продолжать говорить.
Из классиков это Бродский. Из современников – Быков.
В общем-то, в таких текстах ничего плохого – ну, кроме явной направленности на что-то – они бывают остроумны, они бывают оригинальны, в них присутствует юмор, их иногда легко читать.
В них есть всего лишь один недостаток – они не предназначены для людей. Они предназначены, чтобы сливать некоторое внутреннее напряжение автора, уж не знаю, почему они не пользуются другими действенными способами.
Допустим, стихи Быкова не имеют вообще никакой ценности в плане литературы, потому что понятно: завтра он напишет еще восемьсот девяносто тысяч похожих строк, через неделю – ну, умножьте эту цифру на семь.
А еще одни недостаток такого рода поэзии – это ее совершенная незапоминаемость. В ней нет образов, способных зацепить человека, остаться в памяти надолго. Цепляющих выражений, простых и наполненных смыслом, которые сразу уходят в народ и живут своей жизнью, тоже нет, да они там и не нужны.
С другой стороны, избыток образов тоже мешает – как запоминаемости, как и простому читательскому восприятию. Ну в самом деле, крайне тяжело продираться сквозь какие-то невероятные нагромождения, которые, конечно, впечатляют, но в малых дозах.
Понятно, что это две крайности – между ними лежит огромное море поэтов, разноплановых, со своими взглядами и особенностями, тем не менее, дуальная суть поэзии от этого не меняется.
Глава 4. Поэты и графоманы
Вот тоже интересная тема, вокруг который сломано много копий: что такое поэт и что такое графоман?
Давайте для начала возьмем медицинское определение, точнее психиатрическое: графоман – это человек, фанатично любящий литературное творчество, обожающий писать, но при этом не имеющий соответствующего дара. Он агрессивен к тем, кто сомневается в его гениальности, он не приемлет критику, он не способен к редакторской работе, он может только писать и писать. Он счастлив от самого процесса, некоторое неудобство доставляют проклятые критиканы, с которыми он борется во всю мощь своих графоманских сил – а этих самых сил у него немерено, как и у всех людей с отклонениями.
Настоящий графоман никогда не признает себя графоманом. Даже если известнейший поэт ему посоветует больше не писать, он ответит просто: завидуете. Да, известный поэт завидует, именно поэтому вставляет палки в колеса его турусов, чтобы не допустить до публики гениального конкурента.
На самом деле это величайшая загадка России – откуда у нас столько пишущих? Если исключить демократичность самого творческого процесса – бумага и карандаш, клавиатура и интернет, – почему большинство реагирует на