Читая стихи Елены, я быстро забыл, что знаю ее как журналиста, пришедшую в журналистику из медицины – отсюда ее удивительное чувство собеседника. Ее поэзия – наркотик, который дает быстрый эффект выздоровления от действительности, так называемой реальности, кажущейся большинству из нас болезнью под названием «безысходность». Или в более легкой форме – скука.
Девушка гуляет с пидарасом
Опасения неся широким массам
Словно транспорт с грозненским оружьем
Говорит с ним как с любимым мужем:
Ты еще со мною ты со мною
Проволкой незримое стальною
Ко груди примотан.
Сердце за стеною
Словно дура, спрашивает: кто там?
Стиль Фанайловой – эротический пульсар, у него нет формы в том смысле, что не стиль ради смысла и слов, а слова и смысл ради стиля. Эффект: сногсшибательная искренность, с которой ее сообщения достигают читателя, слушателя. Я чувствую себя пидарасом, с которым гуляет девушка, и девушкой, говорящей «ты еще со мною…» У многих поэтов строки описывают чувства, и хорошая поэзия, как часто считается, должна это делать точно. Делая это, она дает читателю язык. Елена решает эту проблему иначе: она не описывает чувства, а создает их. Так же поступали древнегреческие поэты-трагики, они придумывали эмоции, страсти, состояния, которыми мы пользуемся до сих пор. Это путь риска, он значительно сложнее, у этого пути нет конечного пункта, он приведет либо к великой свободе, либо никуда.
Отпечаток в душе
Как на серебряной пленке
Оставляет любой человек
На сетчатке
Нет не любой а любимый
Зачеркнуто пишем избранник
И слуга совершенного в мире
Кто делает воздух волшебным
Розовым синим стальным
И кому так к лицу
И ветровка его и морщинки и серенький шарфик…
В стихах Елены Фанайловой много любви, но от этого она удивительным образом не становится трагической. Что удавалось очень немногим – писать о любви без трагического подтекста крайне сложно, это как писать о безумце без доли сожаления. Попробуйте! Любой поэт должен хоть раз написать о любви – к женщине, мужчине, Богу… Елена пишет о любви, которая есть в каждом из нас. Кто-то выбрасывает эту любовь как сперму, кто-то переживает ее глубоко в сердце, кто-то ее сохраняет для божественного, другие находятся в постоянном ее поиске. Но
Когда Господь кладет тебя в ладонь
То сколько ни долдонь
Прости прости я штопаный гондон
Я вообще не он —
вам не сбежать от любви. Ловите момент, другого может не быть. Фанайлова не пишет в вечность, она пишет нам – здесь и сейчас. Хочется сказать: сука, как у нее это получается? У меня нет ответа. Читайте и ищите его сами, пока вы живы. Потому что
У мертвых нет речи. О мертвых речи нет.
Есть у последнего бомжа,
У осужденного на жизнь
И ты
В защиту их держи
Любую речь…
Психоделик Путин 2. О российском лоялизме
(Ответ Андрею Колесникову)
Журналист Андрей Колесников опубликовал интересную статью11 о том, кто на самом деле правит сегодня в России. Его вывод: правит не президент Путин, а армия маленьких «Путиных», которая существует в режиме гонки за первенство на лояльность. С одной стороны, это кажется верным, и внушительный класс бюрократов, который за последние даже десять лет размножился по экспоненте, во многом определяет политический климат внутри страны. Но давайте посмотрим на ситуацию несколько шире, на уровне политической антропологии.
Лояльности требует любая власть. Так было во времена древних месопотамских государств, так было в Европе во времена «двутелесных» (по Канторовичу) монархов, в свободной средневековой Скандинавии, не знавшей рабства, где собрания-тинги принимали решения, и все члены общества должны были им следовать; так происходит и сейчас, в России или Америке. Вопрос не в том, что существует власть, не требующая лояльности, а в том, какова степень свободы у человека внутри этого лоялизма. Разумеется, в сталинском СССР, который по сути представлял собой государство-религиозный орден, эта свобода была сведена к нулю; но в таком социуме лояльность всегда заменяется религиозной или квази-религиозной верой и, строго говоря, весь социум входит в режим отречения ради некоего великого проекта, будь-то достижение спасения, искупление грехов, построение светлого будущего и т.п., где свобода воли не может иметь места в принципе. Кроме того, животный страх за свою жизнь и потеря привилегий парализовывали людей, и случай Якова Хавинсона, одной из ключевых фигур в тогдашней «Правде», о котором упоминает Андрей Колесников, – тому пример. Хавин-сон, идеологически помогавший отселить евреев на Дальний-Восток (неосуществленный проект), делал это ради того, чтобы самому остаться в Москве.
Является ли этот поступок омерзительным? Несомненно. Но когда стоит выбор: я или они – мало кто выберет их. Как мог потом с этим жить Яков Хавинсон? – спрашивает журналист. Думаю, он вполне прекрасно себя чувствовал. Выжил, значит победил. А как чувствовал себя Андрей Вышинский, отменивший презумпцию невиновности, служивший Сталину, которого, наверняка, презирал? Позже этот комедиант быстро отречется от своего недавнего хозяина и благополучно станет представителем СССР в ООН. К слову, как это так произошло, что юридический убийца становится послом в международной организации, главная задача которой защищать интересы наций и людей? Или США не знали, кто такой Вышинский?
Как чувствовали себя следователи НКВД, истезавшие невинных людей, и не только «врагов народа», но и их жен и детей? Было бы наивно полагать, что все они испытывали адские муки раскаяния. У большинства из них, кто выжил сам, сработал психологический механизм защиты: «я не несу за это ответственности, я выполнял приказ». Кто-то и потом искренне считал, что политика была верной, иначе бы не построили великое государство, не выиграли войну и т.п. Лоялизм – это в первую очередь способ примирить частное