Он прав. В языке наше преимущество. Мы можем сказать все, что хотим. Они все равно не поймут. Возможно, это поможет нам сбежать или хотя бы удержать их от нападения, пока муж не заметит наше отсутствие и не пошлет кого-нибудь назад.
Тимофей Осипович снова поворачивается к колюжам. Я вижу, что тойон непреклонен в своем требовании, чтобы мы следовали за ними.
— Думаю, нужно преподать этому тойону урок охоты, — говорит Тимофей Осипович холодно. — Следите за мной, госпожа Булыгина, но, пожалуйста, сохраняйте хладнокровие.
Он говорит тойону что-то, чем тот остается удовлетворен, и они замолкают. Тимофей Осипович отходит и подбирает деревяшку. Он устанавливает ее на коряге побольше, лежащей на боку в некотором отдалении. Поправляет деревяшку, пока она не находит равновесие.
— Не двигайтесь, госпожа Булыгина, чтобы ни случилось. Я сейчас отойду, но вы не волнуйтесь. Я убью их, если кто-нибудь вас коснется.
Он отходит на несколько шагов. Поворачивается и осматривается. Потом идет дальше. Камни стучат под его шагами. Оказавшись в отдалении, он разворачивается, взводит курок, целится и нажимает на спусковой крючок.
Эхо от выстрела разносится по лесу. У меня звенит в ушах. Теперь я понимаю. Он устраивает демонстрацию, призванную внушить страх и уважение, и в то же время посылает сигнал нашим, что мы в беде. Не пройдет много времени, как они вернутся.
Колюжи косятся друг на друга, но молчат. Когда Тимофей Осипович опускает ружье, они подходят к деревяшке. Один — это не усатый тойон — поднимает ее. В ней пробита дырка. Щепки торчат во все стороны, как молнии. Колюж подает ее тойону.
Потом они идут к Тимофею Осиповичу, который не сдвинулся с места. Они идут не просто так — кажется, они считают шаги. Хотят знать, как далеко стреляет ружье Тимофея Осиповича. Проходит больше минуты, прежде чем они достигают приказчика.
Я не знаю, что они говорит. Они даже не машут на прощанье, перед тем как исчезнуть в лесу. Продырявленную деревяшку они уносят с собой.
В этот миг на берегу появляется наша команда. Они бегут изо всех сил по камням, а милая Жучка несется следом. Тимофей Осипович кричит им и потрясает в воздухе ружьем.
— Опоздали на гулянку, — говорит он, ухмыляясь. — Так торопились, что пропустили все веселье. — Он смотрит на серое небо, которое еще не потемнело. — Пойдемте. Может, удастся пройти еще милю-две до ночи.
Глава пятая
В пещере сыро, пахнет грибами и кислой капустой, но все равно лучше, чем среди снега. Дрова отсырели, и хотя мы машем шапками и плащами, чтобы выгнать дым наружу, пещера не желает его выпускать. У меня слезятся глаза, старый Яков непрерывно кашляет, но все равно никто не отходит от костра надолго. Никому не хочется узнать, как глубоко простирается пещера, и случайно встретится с созданиями, что рождаются и вырастают в кромешной тьме.
Вход в пещеру — как рама для картины падающих снежных хлопьев. Они похожи на перья, большие и тяжелые, судя по тому, как они падают. Снег должен доставлять радость, но этот наполняет меня ужасом. Впереди нас ждет много таких ночей. Еще только ноябрь, и будет становиться все холоднее.
Мне хочется оказаться под одеялом в теплой и сухой постели, где я смогла бы заснуть по-настоящему. В моем ново-архангельском доме полно щелей и течет, как в амбаре. Он серый и неприглядный, один из многих таких же, возведенных беспорядочно, будто их случайно уронили на это поселение, и внутри всегда темно. Дома сгрудились на холме, совсем маленьком по сравнению с горами, чьи вершины всегда теряются в облаках. Мебель в доме аскетичная и неуютная. Но если бы я могла, я тотчас побежала бы по неровной дорожке к крыльцу, открыла бы дверь, влетела внутрь, устроилась на первом же подходящем предмете мебели и никогда больше не жаловалась.
Мужчины тоже страдают от холода, голода и усталости. Еды с корабля действительно оказалось недостаточно. Мария уже уменьшила порции, чтобы растянуть то, что осталось. Она попросила угрюмого Овчинникова сходить на охоту или наловить рыбы, чтобы можно было приготовить что-то другое вместо пустой каши с чаем; тот посмотрел на Тимофея Осиповича, который отрицательно покачал головой. Даже он слишком подавлен.
Старый плотник Курмачев успел осушить фляжку и попросил остальных с ним поделиться. Согласился один только Собачников. Он отлил чуток рома во фляжку плотника, и Курмачев кивком поблагодарил его, после чего нашел себе место подальше от дыма и сделал пару больших глотков. А может, и больше.
Меньше часа назад Жучка начала вести себя странно. Топталась у входа и скулила. Наконец, как раз когда Джон Уильямс предложил сходить посмотреть, что ее беспокоит, что-то с грохотом упало снаружи. Я подняла глаза. У входа в пещеру приземлился большой булыжник. За ним последовал другой, потом третий. Они падали откуда-то сверху. Поначалу я не поняла, что вызвало этот оползень. Затем муж сказал:
— Опять колюжи.
— Что они делают? — пробурчал ученик Котельников.
— Бросают камни.
— Опять? Они пытаются нас убить? — сказал Котельников.
— Нет, они хотят нас запугать, — ответил Тимофей Осипович. — Если бы они хотели нам навредить, поверьте, они бы уже давно это сделали. Они знают, что мы заперты в этой отвратительной тюрьме. — Он поднял камень и бросил его наружу. — Мне казалось, я сегодня ясно дал им понять…
— Похоже, все, чего вы добились, это бросили им вызов, — сказала я. — Возможно, они не настолько боятся вашего ружьишка, как вы думаете.
Он стрельнул в меня сердитым взглядом, но потом засмеялся.
— Умная девочка.
Камнепад прекратился. Мы подождали. Снаружи послышался какой-то шорох. Жучка зарычала, шерсть на загривке стала дыбом. Мимо пробежал колюж. Он двигался так быстро, что невозможно было рассмотреть, насколько он большой, во что одет, вооружен ли, встречали ли мы его уже. Затем последовал второй, уже в противоположном направлении. За ними — третий. Тимофей Осипович с Овчинниковым подняли ружья в ожидании четвертого или даже нападения на пещеру. Но после этого не раздалось ни звука, и с тех пор нас всю ночь никто не беспокоил.
Проснувшись поутру, мы обнаруживаем, что метель стихла. В пещеру струится яркий солнечный свет. Ослепленная его сиянием, я осторожно следую за остальными наружу. Дождя нет. Сквозь кроны деревьев проглядывает насыщенно-синее небо. Воздух бодрящий, как прохладная родниковая вода. На земле кое-где лежит снег. Похоже, большая его часть