– Хранитель Лаайниккена больше не может жить под строгим материнским контролем. Он хочет быть свободным, и я собираюсь помочь ему. Поэтому я пришла сюда, мне нужна помощь.
Старуха замерла. Она смотрела на меня долго и пристально, ее толстые губы подрагивали. Мне стало не по себе от ее молчания.
– Ваармайя? – прошептала я.
Она вздрогнула и перевела взгляд в сторону.
– Зачем тебе помогать ему? Хранитель должен быть частью Лаайниккена. Так было и будет всегда, – наконец, произнесла она.
Я хотела сжать кулаки, но у меня не вышло – тело после травяного чая находилось в приятном расслабленном состоянии. Тогда я постаралась вложить всю свою твердость и уверенность в голос.
– Мы любим друг друга и хотим покинуть Лаайниккен вместе.
– Это невозможно. Айно не допустит этого, – воскликнула старуха, – она скорее, убьет тебя!
– Да я сама ее убью! – выпалила я, обуреваемая эмоциями.
Ваармайя изумленно ахнула и прижала ладонь, пахнущую травами, к моим губам.
– Выбрось эти мысли из головы, стрекоза. Айно – мать-хранительница. Я не позволю тебе причинить ей вред!
Голос старухи противно зазвенел над моим ухом. Я разозлилась на нее. Почему они думают, что могут удерживать Някке силой? Да, он родился Хранителем, но все имеют право на свободу. Разве нет?
– Хорошо, раз ты не хочешь помочь, я уйду отсюда. Мы как-нибудь сами придумаем, как покинуть Лаайниккен! – воскликнула я.
Ваармайя тут же подскочила ко мне и взволнованно заговорила на ухо:
– Ладно, будь по-твоему, стрекоза. Не будем ссориться. Не злись, я прекрасно вижу твои зубы.
Туули, почуяв волнение хозяйки, проснулся и зарычал, глядя на меня. Ваармайя поднесла ладонь к моему лицу, и я вдруг почувствовала, что мой рот распирает от непонятного напряжения. Коснувшись пальцами сухих, потрескавшихся губ, я почувствовала, что мои зубы как будто увеличились в размере в несколько раз. Я хотела спросить у старухи, что это такое со мной творится, но не смогла – зубы заполнили рот, не давая говорить. Ваармайя смотрела на меня странным, взволнованным взглядом.
– Успокойся, стрекоза. Послушай меня. Хочешь уйти отсюда с сыном Айно? Что ж, я сделаю так, что она не станет удерживать вас. Я уговорю мать-хранительницу и позволю вам уйти. Но прежде ты должна сделать кое-что для Лаайниккена. Кое-что очень важное. То, ради чего ты появилась здесь.
Отдышавшись, я облегченно вздохнула – зубы стали такими, как раньше.
– Говори, Ваармайя. Что я должна сделать?
Старуха погладила пса по большой, лохматой голове, потом посмотрела на меня потемневшими глазами и произнесла:
– Ты должна родить ребенка от Хранителя.
Глава 8
Я смотрела на Ваармайю, раскрыв от удивления рот.
– Ты хочешь, чтобы я родила ребенка? Бред какой-то! Я не собираюсь в этом участвовать!
Старуха кивнула. Ее некрасивое лицо стало каменным и непроницаемым.
– Если хочешь уйти отсюда, то тебе придется это сделать. Для продолжения рода Лаайниккену нужен крепкий и здоровый пиявец. Обычная женщина такого выносить не может. Я тебе не рассказала, что Айно чуть было не погибла, пока носила в своем чреве детей. Он исхудала, высохла и стала похожа на тростинку. На нее было больно смотреть. Пиявец высосал ее всю без остатка. На седьмом месяце мне пришлось собственноручно доставать из нее детей, потому что в один из дней она не поднялась утром – лежала с замершим взглядом. Я поняла, что еще немного, и она покинет этот мир…
Ваармайя сидела напротив моей лежанки, ссутулившись, лицо ее было серьезным и сосредоточенным. Я смотрела в ее глаза, и мне казалось, что их тьма засасывает меня. Лучина на столе догорела, и в избушке стало темно.
– Я уже стара, Дана, – тихим голосом произнесла Ваармайя, – мне триста двадцать два года. Я хочу умереть спокойно, зная, что я оставляю Лаайниккен в надежных руках. Мне будет легко умереть, если здесь родится маленький Хранитель.
Я задумалась. На душе стало тяжело.
– Получается, вы для этого меня сюда заманили? Чтобы я, как единственная стрекоза, способная зачать и родить ребенка, продолжила род пиявцев? Ушам не верю!
– Это твое предназначение. Ты тоже часть Лаайниккена.
– Но еще я наполовину человек! И мне больше по душе строить планы на свою привычную человеческую жизнь!
– Всего девять месяцев, Дана, – после того, как ребенок родится, я заберу его, и ты будешь свободна. Ты сможешь уйти отсюда, куда пожелаешь.
Я опустила голову на подстилку и глубоко вздохнула. Спустя несколько минут я повернулась к Ваармайе и сказала:
– Если я рожу ребенка от Някке, вы отпустите нас обоих?
Старуха бросила на меня странный взгляд и проговорила:
– При чем здесь Някке? Он же не Хранитель! Ты должна родить ребенка от Никко.
– Что? – воскликнула я, вцепившись руками в подстилку.
Мне показалось, что стены избушки пошатнулись, и все вокруг закружилось, замаячило перед глазами.
– Истинный хранитель Лаайниккена, рожденный Айно от плоти последнего пиявца, – это Никко. Айно не смогла выносить его здоровым, поэтому Никко родился таким, какой он есть.
Перед моими глазами возник образ жалкого уродца из хижины, стоящей у озера, и меня передернуло от отвращения. Ваармайя поднялась с табурета и рассмеялась. В темноте я не видела ее лица, но смех ее прозвучал жутко.
– Знатно тебе голову замылили, Дана, – проговорила она, – странно, что ты ничего не знаешь! Ты ведь уже довольно давно здесь.
Старуха вздохнула, взяла с пола мою пустую чашку. Подойдя к печи, она плеснула в нее воды, потерла пальцами края, а потом подошла к распахнутой двери и выплеснула на улицу содержимое. Поставив чашку на стол, она заговорила:
– Някке – человек. Настоящий Хранитель Лаайниккена – это Никко. Никко – пиявец, а Някке – сын Вейкко, он как кукла у Айно. Она его с рождения бережет, как зеницу ока, с его помощью устроила тут это пристанище для больных девушек. Только вовсе не Някке очищает их. Это все Никко. Это Никко нужна свежая кровь, только она помогает ему существовать. Раньше ведь пиявцы пили кровь зверей, но сейчас стрекоз нет, охотиться на зверей некому, вот Айно и придумала все это.
Я закрыла глаза, не желая верить в то, что рассказывает Ваармайя. Мне была противна даже мысль о том, что я могу зачать ребенка от того существа, которое я видела в хижине. Хорошо, что старуха не смотрела на меня, она копошилась возле стола, перебирая там не то травы, не то снадобья.