– Правильно! Лучше даже не вспоминать, целей будут.
А когда миновали устье реки Воронеж, гребцы заявили Егору, что пути осталось на месяц.
– Так долго? – удивился Егор с разочарованием. – Мне казалось, что совсем рядом. А ещё целый месяц плыть! Так и к татарам легко попасть. Не дай бог!
– Это мы так говорили. Теперь ты точно знаешь. Скоро пойдут совсем знакомые места. Кто-то из нас обязательно тут уже бывал.
Этими сведениями Егор поделился с Гузель. Она глядела в его лицо, словно ожидая ещё чего-то. Но он вопросительно глянул на неё, спросил:
– Что случилось? Ты так смотришь, что я так подумал, что у тебя есть что мне сказать. Не молчи же!
– Я жду ребёнка, Егор, – очень серьёзно ответила она. – Как ты к такому отнесёшься? Уже больше двух месяцев, наверное. Скорей всего.
– Гм, здорово! – воскликнул озадаченный Егор. – Буду тятком! А мне всего-то едва за двадцать перевалило. Вернее, уже двадцать два года. Кстати, а тебе сколько? А то собираюсь жениться, да не знаю, сколько невесте лет.
– Мне недавно было двадцать. Старуха уже. – И улыбнулась слегка жалкими глазами.
Заметив это, Егор спросил беспокойно:
– Что это ты? Чем недовольна?
– Через полгода с небольшим мне рожать, а у нас ничего нет.
– Нет, так будет! Я ни перед чем не остановлюсь, но у нас будет всё! Дом, добро, хозяйство. Лишь подождать придётся. Немного.
* * *
Ладья всю ночь медленно плыла по извилистому руслу Дона. Он здесь был совсем узкой речкой, по берегам которой сплошь тянулись густые дремучие леса. Гребцы уверили Егора, что скоро можно ожидать первые деревушки.
– Стало быть, конец пути? – с волнением спросил Егор.
– Конец, Егорка! – радостно блестели глазами гребцы, вымотанные до предела. – Полтора года отсутствовали. Как там наши? Страх берёт, вспоминая.
– Скоро пройдём устье Упы, и тогда можно считать, что мы дома, – важно напомнил Герасим, внимательно оглядывал реку, стараясь не наскочить на мель или брод, где легко засесть надолго.
К полудню прошли эту самую Упу, и гребцы проводили её возгласами радости. Гребли лениво, больше полагаясь на парус, который продолжал исправно трудиться даже в таком узком месте, как близость истоков Дона.
– К вечеру будем на месте? – спросил Егор, сменяя Герасима.
– Не, парень. Не успеем. Идём слишком тихо, а река извилиста, надо быть внимательным и знать проходы.
– А я не знаю, Герасим, – обеспокоился Егор.
– Ничего, я тебе дам знающего мужика. С ним и доведёте до привала. Последнего перед Тулой. Эх! Банька по мне тоскует с жинкой! Завтра закатим гульбу. Приходи, рад буду. Мой дом недалеко от церкви. Всяк тебе укажет.
– Дак ведь я с девкой, – усомнился Егор. – Куда её-то деть?
– С девкой нельзя, – согласился Герасим. – Ну как знаешь. Если что, жду.
Поздно вечером расположились на берегу. Комарьё тут же набросилось на людей, лишь дымные костры чуть отогнали проклятую нечисть. Верстах в четырёх прошли первую деревеньку в десяток изб с огородами и хилыми пашнями. Обошли ещё до рассвета. Роса была обильной, и дождя не предвиделось. Закончили нехитрый, скорей скудный завтрак и тронулись дальше.
Не прошло часа, как на берегу появился разъезд человек в шесть. Первой мыслью была: татары; но скоро все прояснилось. То были люди тульского воеводы. Дозор осматривал местность, сторожась татар.
– Э-ге-гей! Купец! – донеслось до ладьи. – Не Никитич ли вертается домой?
– Он самый! – ответил самый горластый, а купец вышел на нос и тоже прокричал в ответ вопрос:
– Что нового в Туле, служивый? Матвей Стогин пришёл?
– Как же, пришёл позавчера, хозяин! Да пощипали его татары! А ты как будешь?
– Бог миловал, пронесло, хоть и не без воровства. Тож татарам дань отвалил. Но и себе малость осталось. Воевода прежний?
– Прежний, хозяин! Скоро сам всё узнаешь. Ладно, прощевай, хозяин! Лёгкой дороги тебе. Осталось всего ничего!
После полудня показались деревянные частоколы острога и десятка два изб вокруг. Крохотная пристань тут же заполнилась людом, что желал поглазеть на купца, который проделал такой длинный путь и вернулся целым. А Герасим указал рукой на пристань и проговорил взволнованно:
– Вон стоит семья хозяина. Жена и четверо детишек. А моих-то не видно. С чего бы так?
Егор понял, как неприятно кормщику, что его никто не встречает.
Наконец ладья стала у причала, канаты были закреплены, и приказчик Никитича запрыгнул в ладью, приветствуя и кланяясь.
Поздравил с прибытием и тут же начал распоряжаться грузчиками, которые уже спешили с подводами к пристани. Герасим подскочил к приказчику и, оглянувшись на хозяина, спросил тихо:
– Слушай, Савел, что с моими-то, что никого не видно?
– О, Герасим! – сделал вид, что раньше не заметил. – И не говори! Страшно молвить. Ты уж прости, но раз спросил, то не обессудь.
– Ладно тебе! Не тяни уж!
– Как ты отчалил, так месяца через четыре моровая болезнь на нас напала. Некоторые в леса подались, ну и я с ними, с хозяйскими, значит. Передохнули, пережили. Я-то, как приказчик, наведывался сюда. Так твои, не серчай на меня, почти все и померли. Тогда треть люда перешла на погост, Герасим.
– Господи! – перекрестился Герасим. – Ты сказал, почти все. Значит, кто-то жив остался? Кто же?
– Так случилось, Герасим, что только младшая Нюрка и твоя матушка и выжили.
– То-то у меня частенько в те времена сердце щемило в груди, – сокрушённо заметил Герасим и начал мелко креститься. – А как же матушка с внучкой жили сами-то, без помощи?
– Так и жили, Гераська. Жена Никитича сильно помогала. Своих людей посылала огородину присматривать, копать, полоть и собирать. Одним им не управиться бы. Дровишек зимой завозила. И так помогла. Слава Богу, что так хоть получилось. Нюрка постоянно работала. Твоя-то жена первой Богу душу отдала, за ней и брат твой, а уж потом и все остальные. А старая постоянно хворала и ничего почти не могла делать по дому. А не то что огород.
Герасим смахнул набежавшую слезу, но взбодрился, когда кто-то заметил:
– Вон Нюрка бежит, Герасим. Щас всё расскажет.
Герасим спустился на причал и обнял дочку. Та со слезами, рыдая, не смогла даже сразу ничего сказать. Пришлось отцу успокаивать несчастное дитя.
Потом Егор видел, как они сели поодаль рядышком и долго о чём-то говорили. Посмотрел на Гузель, увидел растерянность в её глазах, но, вздохнув, промолчал. Он понимал, как смутно у Гузель на душе. Всё незнакомое, ко всему надо привыкнуть да усваивать. А то дело не такое простое в чужом обществе, с чужой религией.
– Ладно, Гузель, что тут сидеть. Пойду соберу вещички,