— А долго ли ждать, государь?
Моё предложение Барятинскому явно понравилось. Он ведь таким образом и Шуйскому как бы верность сохраняет, и ко мне на службе переходит. А там можно будет поглядеть; кто из нас верх брать станет, к тому он окончательно и примкнёт.
Ну, и ладно. Пусть радуется. Для меня главное, чтобы воевода на моё предложение согласился и мы по-доброму без боя разошлись. А в остальном; время покажет. Выполнит князь наш договор — быть ему боярином, нет — вольному воля. Кто много думает, тот мало получает.
— А ты сам посуди, князь, — хмыкнул я в ответ. — Болотников отчего Москву не взял? Потому, что живого Дмитрия в его войске не было. Не смог он его ни москвичам, ни своему войску показать.
— Так как же его покажешь, если Дмитрия убили? — хмыкнул иронически Барятинский. — Это я доподлинно знаю, государь. Поспрашивал знакомцев на Москве.
— Убили, — согласился я с ним. — Ещё в Угличе убили. Но если один раз царевича уже воскресили, то и во второй раз воскресят. Не отступятся иезуиты так просто от своей затеи. Слишком много им расстрига наобещал. Уверен, уже сейчас замену Отрепьеву ищут. И как только появится второй самозванец на Руси, так и моё время придёт.
— Это как⁈
— А вот так. Царя Дмитрия слишком многие в лицо видели. Он во дворце сиднем не сидел. И как бы не старались ляхи похожего на него лицом самозванца найти, знающие люди сразу подмену увидят. Вот и пойдут по Руси слухи гулять. На Юге самозванца всё равно поддержат. Те же казаки да разбойный люд. Им имя нужно, чтобы им прикрываясь, вволю пограбить можно было. Иное дело здесь. Тут народ на троне самозванца видеть не пожелает. Вот тогда я объявлюсь да людей на борьбу с самозванцем и пришедшими с ним поляками, позову.
— А Шуйский?
— А у Шуйского, раз я жив, прав на московский трон нет. Узурпатор он. Думаю многие города на мою сторону встанут.
— Дела, — протянул Барятинский.
Было видно, что князь всё ещё колеблется. И хочется ему принять моё предложение, и боязно, что Шуйский о том проведает.
— Решайся, князь, — с нажимом произнёс я. — Маринку вместе с сандомирским воеводой я тебе верну. Правда, мёртвые они.
— Как мёртвые⁈, — приподнялся со шкуры Барятинский.
— А так, — пожал я плечами. — Гришка Каловской, что помог им сбежать, награду большую с Маринки за то запросил. А когда ему отказали и сказали, чтоб место своё знал, совсем обезумел. И Маринку, и отца её собственноручно зарезал. Вот только сбежать убивец не успел. Наш воевода, Порохня вместе с полуголовами как раз в дом вошли и Гришку с ножом в руке над телами Мнишеков застали.
— Гришку-то связали? — искривил губы в ироничной улыбке Барятинский.
— Если бы, — сокрушённо покачал я головой. — Зарубили сгоряча! Ну, так вот, Фёдор, — сменил я тон, давая понять князю, что шутки кончились. — Сговоримся так. Я отдаю тебе Маринку и ухожу с войском без боя. И как бы оно там дальше не сложилось, о том что ты мне помог, я не забуду. Нет, будем биться. Вот только я тогда Мнишеков сожгу, чтобы их опознать нельзя было, а сам с конницей всё равно уйду. Людишек моих ты, может и, победишь, — кивнул я головой в сторону деревни. — Вот только ты и то, что Маринку вернуть сумел, не сможешь Шуйскому доказать, и мне врагом лютым станешь.
— Не горячись, Фёдор Борисович, — Барятинский понял, что дальнейшие раздумья могут привести к тому, что мы вообще не договоримся. — Что я тать, против истинного государя войной идти? Не будет между нами боя. И на будущее помни, государь, что в Ярославле верный тебе человек в воеводах сидит, зова дожидается. А Мнишеки, — небрежно передёрнул он плечами. — То твоё право, татей и изменников казнить. Они Гришке Отрепьеву престол у тебя воровать помогали. Уже за одно это лютой казни заслужили.
— Быть посему, — я поднялся со шкуры и призывно махнул рукой. Копейщики расступились, пропуская вперёд лошадь, запряжённую в телегу. — На Маринку, прежде чем её в Москву отправлять, пусть народ посмотрит. А то, зная иезуитов, не удивлюсь, если они и её воскресить удумают! Гоняйся потом опять за ней!
— Не воскреснет, — задорно рассмеялся воевода. — Мы её до самой Москвы всем по дороге показывать станем.
— Прощай, князь. Шкуру в подарок себе прими.
— Прощай, государь. Бог даст, свидимся.
Я, вскочив на коня, направился к деревне. Пора отсюда уходить. Впереди ждёт Кострома.
* * *
— Спаси тебя Христос, боярин.
С десяток нищих и калек поклонились, ловко пряча монеты в своих лохмотьях.
— Помолитесь за меня, божьи люди, — я, спешившись, размашисто перекрестился на надвратную икону Ипатия Гангрского, подвешенную над святыми вратами. — И за батюшку моего с матушкой помолитесь.
— Помолимся, милостивец. Даже не сомневайся. Век будем за тебя Бога молить!
Ещё бы им за меня не помолиться. Не каждый день этим попрошайкам серебро в руки попадает. Будь я один, они бы вечером уже и за упокой моей души помолиться смогли. Вот только я, играя роль молодого боярича, к вратам монастыря с полусотней Подопригоры приехал. Вид крепкого, хорошо вооружённого конного отряда у любой ватажки охоту к поживе отобьёт.
— Ждите меня здесь, Яким, — немного поколебавшись, я передал узду своего коня полусотнику. — К усыпальнице схожу, помолюсь, — объяснил я казаку своё решение. — Здесь мой дед с бабкой похоронены.
— Нам бы тоже к святыням припасть, Фёдор Иванович, — скривил губы в привычной ухмылке Подопригора. — Всё же православные мы, а не нехристи какие.
— Припадёте ещё, если Бог даст. Времени у вас на это теперь много будет, — усмехнулся я в ответ. — А пока не будем монастырских служек пугать, — кивнул я в сторону двух привратников, стоящих у ворот. — Вон как в нашу сторону зыркают.
Мда. Это они сейчас зыркают. Непуганые ещё. Не докатилась, пока, кровавая волна «Смутного времени» до этих краёв. Года через два при появлении моего отряда, уже давно