Увы, первоначально события развивались не так хорошо. Хотя «Спартак» был ближе других к месту, где по нашим оценкам находился «Вентисинко де Майо», ее хозяева из Нортвуда уже дважды направляли лодку в другую сторону, отвлекая ее от того, что я считал основной задачей субмарины [авианосец «Вентисинко де Майо»] для поиска других, значительно менее важных или угрожающих нам целей. Теперь лодка была слишком близко к границе собственного района. Ей было запрещено пересекать невидимую линию, за пределами которой, как мы полагали, действовал «Вентисинко де Майо».
Северо-Атлантические правила запрещали подводной лодке покидать свой район за исключением случая «непосредственного преследования» кораблем противника. Командир «Спартана» не мог идти далее, не нарушая границу района подводной лодки «Сплендид». Но он не знал, что «Сплендид» была слишком далеко, так как капитан 2 ранга Джим Тейлор весь день отвечал на противоречивые данные разведки. Теперь уже было слишком поздно. К моему сожалению, я понял, что ни одна из двух подлодок не может достать ту единственную цель, которая была нам так необходима. Таким образом, мой подводный щит на севере не сумел «накрыть» (военно-морской жаргон для понятия «обнаружить и преследовать по пятам») аргентинский авианосец. И морская авиация Анайи выжила, чтобы позже нанести серьезные повреждения нашим кораблям.
Нашим достижением было то, что мы еще раз классифицировали «Нарвал» как аргентинский траулер, осуществляющий на почтительном расстоянии наблюдение за нами. Я послал «Алакрити» предупредить его о возможных последствиях, что он и сделал. «Нарвал» исчез как раз тогда, когда мне было нужно. Не хватало еще того, чтобы аргентинец осуществлял слежение за нами на заключительном этапе этого перехода и докладывал своим друзьям наше точное местоположение: «Ну, – подумал я, – плохой человек, если ты еще раз появишься, то мне придется с тобой разобраться независимо от того, разрешено мне стрелять по рыболовным судам или нет».
День закончился небольшим добавлением к письму Шарлотте.
Мы выступили. Завтра день «С» (мое изобретение, чтобы не путать с днем «Д», подразумевая под «С» глупого, безрассудного человека[51]). Что бы ни случилось па самом деле, предзнаменования хорошие. Есть некоторая нервозность, но не более, чем на линии старта или перед публичным выступлением. Завтра, возможно, будет хуже, так как все начинается всерьез, и мы вступаем в дело.
Однако после моего короткого примечания спать я не лег: мы входили в своего рода ничейное водное пространство – аргентинскую исключительную зону войны, которая простиралась от островов в океан примерно на шестьдесят миль далее, чем наша. Признаем ее или нет, но мы должны осознавать, что они чувствуют себя вправе атаковать нас в этой зоне. Проблема состояла в том, что я мог только защищаться, если на меня нападут. Я не имел права стрелять первым. Такое право предоставлялось только внутри нашей собственной исключительной зоны, которая начиналась на шестьдесят миль ближе к берегу. Опасное и неразумное с военной точки зрения положение дел. Я мог только надеяться, что аргентинцы не воспользуются нашим уязвимым положением, пока мы в спешном порядке будем пересекать эту полосу. Те, кто не волновался той ночью, не понимали реальностей.
Тем временем ударная группа шла курсом на юго-запад. Корабли были построены в ордер ПВО с выдвинутыми на запад эсминцами проекта 42: «Глазго», «Шеффилдом» и «Ковентри». Их радары дальнего радиолокационного обнаружения были готовы к обнаружению приближающихся самолетов. Внизу, тремя палубами ниже ходового мостика, на ФКП уже было состояние войны, безошибочное в своей безотлагательности, жесткое по своему предназначению. Вахтенные в огнезащитных одеждах продолжали бесконечное бормотание в микрофоны в странном полумраке под аккомпанемент стука клавиатур. Флагманские офицеры стояли, чтобы лучше контролировать все, что происходит на ФКП; контролеры бесшумно передвигались позади сидящих перед экранами молодых операторов. Все сосредоточены как никогда. И каждый раз, когда на корабль наваливается большая волна, ее внезапный тупой удар по корпусу, ранее такой обычный, теперь подогревает опасения.
Люди, естественно, пытались зайти на ФКП. Все, кто мог найти разумную причину заглянуть туда, делал это. Их прогоняли прочь, чтобы не мешались под ногами. Казалось, что уединенность и сосредоточенность на достижении цели, обеспокоенность офицерского состава сделают их всех менее уязвимыми. Как я упоминал ранее, в королевских ВМС мы никого никуда не посылаем. Мы идем все вместе.
На «Гермесе» хорошо знали, что происходило. Лин Мидлтон был на мостике, я был на ФКП с Энди Букенэном. Мы молчали, когда в 01.30 темной атлантической ночью 1 мая пересекали невидимую линию, обозначенную на карте как аргентинская исключительная зона. Моя война начинается сегодня. Это был мой пятидесятый день рождения.
Глава 7
1 Мая – начало войны
В эпической поэме сэра Вальтера Скотта «Мармион» («Повесть о битве на Флодденском поле») есть знакомые нам с детства слова о непредсказуемости и опасности лжи:
О, какую замысловатую сеть плетем,
Когда начинаем практиковать обман![52]
Тон шотландского писателя и историка девятнадцатого века одновременно мудр и неодобрителен, что в некотором смысле подчеркивает одно из основных изменений, произошедших в военном деле с тех пор, как король Джеймс погиб в том кровопролитном, но открытом сражении с англичанами при Флоддене в 1513 году. Спустя почти 470 лет после того, как герой Вальтера Скотта лорд Мармион героически умер за Англию, в современной войне 1982 года, стало обычной практикой опутывать противника «паутиной лжи». Ложь, дезинформация и тщательно продуманный обман преднамеренно используются для ввода противника в заблуждение относительно ваших истинных намерений. Только так более слабая сторона может иметь шанс одолеть сильного, но менее хитрого противника, а более сильная сторона уменьшить свои потери.
Так или иначе в Южной Атлантике мы «практиковали обман» противника. Но «сеть», которую мы «плели», чтобы компенсировать его превосходство на море и в воздухе, не должна была быть «замысловатой». Я не думаю, что автор «Айвенго» был бы высокого мнения об этом, но к тому времени я играл в обман на протяжении продолжительную ложную атаку на Южноамериканский материк с целью дать понять генералу Гальтиери о возможности нанесения удара непосредственно по Буэнос-Айресу. К тому же на переходе мы пытались заставить аргентинцев поверить,