Другое дело – казни.
Когда заключенные убивали друг друга – это одна история, но смертная казнь накладывала на «Сан-Квентин» особый отпечаток. Ты мог быть самым крутым авторитетом во дворе, мог состоять в «Ла Эме»[27], «Нуэстра Фамилия»[28], «Арийском братстве»[29] или «Черной партизанской семье»[30], но сверххищником «Сан-Квентина» всегда оставались надзиратель, охрана и палач.
Охранники называли осужденных, которых сопровождали на встречу с адвокатами или другими посетителями, «ходячими мертвецами». Когда они проходили мимо, мы должны были убраться с дороги и не смотреть им в глаза. Но когда осужденные шли по «Дороге смерти», мы незаметно оборачивались, чтобы глянуть на них. Для обычного мира они не существовали. В нашем же мирке – считались знаменитостями. Обычно осужденный на смерть пытался поймать чей-нибудь взгляд – так они отвлекались от путешествия по «Дороге».
Мы все знаем, что старуха с косой придет за нами, но осужденные на смерть знают это лучше всех. Их день предначертан. Их оденут в подгузник, над ними зажжется красная лампочка, а до этого они проведут сотни дней, похожих один на другой. Мы читали это в их глазах и чуяли от них запах смерти, как от больных волков, которые уходят из стаи умирать в одиночку.
На лицах «Сан-Квентина» вырезана печать обреченности. Кому-то не пишут писем, кого-то не навещают, на других постоянно косо смотрят или, наоборот, шлют воздушные поцелуи. Все заключенные сломаны, и это видно невооруженным глазом.
Помню одного парнишу. Однажды он вырядился, как на праздник, и растрепал всем, кому мог, что к нему приедет шлюха. В день «икс» на территорию тюрьмы заезжал автобус за автобусом, а ее все не было видно. Когда опустел последний, он не смог сдержать своего горя.
Почуяв кровь, мы все накинулись на него.
– Ее сейчас наверняка хорошенько жарит какой-нибудь Санчо, братишка.
– Жаль, дружище, что Педро не отпустил ее к тебе сегодня. Может, разрешит на следующей неделе, если не захочет снова потрахаться.
Чувак не смог этого вынести и в тот же день покончил жизнь самоубийством, спрыгнув с верхнего яруса тюремного блока.
Как-то во дворе Тай сказал, что какой-то майат (оскорбительное слово из мексиканского сленга для чернокожих заключенных) прибыл из «Трейси» и растрепал всем, как я его подставил.
– Этот хрен хочет до тебя добраться.
Что ж, ничего удивительного. В «Трейси» мы подставили немало людей – так было нужно. Скорее всего, я ограбил его и его партнеров.
– Тай, – попросил я. – Достань мне что-нибудь.
Заточки мы обычно доставали через бригаду строителей или мастерили сами из чего-нибудь металлического. Например, из частей своих коек. Спустя годы заключенные станут изобретательнее и начнут плавить заточки из пластика: кружек, бутылок из-под шампуня или геля для волос, зубных щеток. Но металлические заточки моей юности были куда круче. Их надо было обматывать бумагой, картоном или пластиком, а сверху – изолентой. Потому что хранить их можно было только у себя в заднице.
Тай планировал добыть мне настоящую металлическую заточку. В Уилмингтоне жил мексиканец, который мастерил маленькие штуки, похожие на ключи. С их помощью можно было отвинтить светильник в камере и хранить заточку под плафоном. Охрана туда не лазила. План был такой: Тай добывает заточку, кладет ее в свой светильник, а на следующее утро отдает мне.
– Пока не достану, упакуйся.
Он имел в виду, что мне надо обеспечить себе защиту – засунуть в штаны журнальчик, чтобы уберечься от удара ножом. Тогда мы получали журналы с библиотечной тележки. «Нэшнл Джеографик» был толстым, а это было важно, но из-за маленького размера было сложно запихнуть его в штаны и под куртку так, чтобы он держался. «Лук энд Лайф» были получше и покрупнее. Удивительно, какую крутую защиту может обеспечить даже тоненький журнал против заточки.
На следующее утро я захватил «Лук» и пошел искать Тайрона во двор. Я запихнул журнал в шорты, прикрыл его сверху футболкой, затем накинул куртку и застегнул ее на все пуговицы. Я вышел из клетки и едва успел завернуть за угол, как ко мне подскочил черный зэк и дважды ударил меня в живот – бац-бац! Удары были такой силы, что из меня вышибло весь дух.
Опустив глаза, я увидел кровь на куртке. Голова закружилась. Я подумал, что мне конец. Через плечо этого парня я увидел, как ко мне бежит Тай, перепрыгивая через четыре ступеньки за раз. Только черныш повернулся, чтобы убежать, как с его губ сорвались два жутких, нечеловеческих стона «у-у-у-унгх, у-у-у-унгх», и он рухнул на пол. Тайрон стоял за ним, сжимая в руке заточку. Он ударил его прямо в сердце.
– Он достал меня, Тай, – пробормотал я.
– Нет, все нормально.
– Достал.
Тай явно не был настроен вести светскую беседу.
– На тебе его кровь, не твоя. Идем, Дэнни. Пора во двор.
Я скинул свою окровавленную куртку и переступил через труп. Мы как раз приближались ко двору, когда в тюрьме заорали сирены, двери камер начали закрываться.
Как только мы оказались на улице, за нами захлопнулись ворота. Мы были в безопасности. Тай тут же отдал мне свою куртку.
– Черт, братишка, хвала Господу, что ты оказался в нужное время в нужном месте.
– Будешь должен, землячок. По гроб жизни, – ответил Тай.
– Без базара.
– Примем душ вместе?
Нас разобрал смех от абсурдности ситуации и мрачного, извращенного юмора. Однажды я видел, как по двору метался парень, безуспешно пытаясь вытащить из спины нож, который кто-то в него воткнул, а все вокруг хохотали, как безумные. Это было чем-то нереальным. Тогда я подумал: «Это пропащее место».
Хуже всего то, что я и сам смеялся.
Я вытащил из штанов журнал.
– Спасибо, Господи, за журнал «Лук».
Тай ответил мне неожиданно серьезным взглядом, а потом тоненьким, как у девочки-подростка, голосом пропищал:
– Он меня доста-а-а-ал!
Мы так ржали, что чуть не обоссались.
За углом моей камеры валялся труп, а мне было плевать. Он сам это начал и не оставил мне выбора. Тюрьма формирует в тебе новое сознание: жестокое, стремящееся выжить любой ценой, с извращенным чувством юмора и равнодушным отношением к человеческой жизни.
Героином в «Сан-Квентине» заведовал Ричард Берри – дилер, которого я знал еще по Долине. Именно к нему мы с Дэннисом ходили толкать пушки после того, как вмазались в дерево в Северном Голливуде. Ричард был пропащим наркошей. Крошечная куртка висела на нем мешком, но делами он рулил как надо. В «Сан-Квентине» он был самым