Подсознательно эта жизнь стала предпочтительнее любой альтернативе болезни.
Некоторые объясняют это тем, что без болезни им пришлось бы разбираться с проблемами, с которыми они не знают, что делать, например обучением в университете или поиском работы или с функциями супруга и родителя. Многие пациенты описывают болезнь как «передышку» от мира, своего рода отпуск, потому что у них нет другого способа найти для себя это время. Или им просто не хватает для этого способностей. Мы можем провести всю свою жизнь в зоне комфорта и не осознавать, что именно сознание выбирает ее для нас. Это не хорошо и не плохо; просто это так. Например, я много лет страдала от возвращающегося воспаления в мочевыводящих путях. И лишь через почти 25 лет борьбы, когда я стала полностью зависеть от антибиотиков, появилась мысль, что, возможно, воспаление было подсознательным способом моего тела попытаться сказать мне что-то и что мне нужно было искать альтернативные способы борьбы.
Зигмунд Фрейд, отец современной психологии, выделил два способа выразить тревожность.
1. Объектная презентация. Тело выражает тревожность физически. Например, ребенок плачет, потому что ему некомфортно, он не может выразить это словами. В какой-то степени он может быть болен, поскольку не знает, как выразить свои потребности вербально.
2. Словесная презентация. Мы вербально выражаем наши тревоги, говорим об эмоциях и потребностях. Это уже более зрелая стадия, на которой малыш учится говорить, на примере родителей учится выражать свои эмоции и способен рассказать о потребностях, боли и желаниях с помощью слов. Человеку, который так и не научился выражать эмоции, который вырос в обществе, не разрешающем их, будет сложно выражать себя вербально. Но потребность в таком выражении никуда не исчезнет. Вот почему тело берет на себя эту роль, как и делало в детстве. Это ведущий принцип, если говорить кратко и ясно, психосоматических симптомов.
Вот как мудрое тело Эден выражало ее боль и отчаяние посредством болезни. Зона комфорта Эден стала болезнью Крона, которая мучила ее тело в течение многих лет. Я заглянула в глаза Эден и спросила ее:
– Были ли другие причины, которые мешали тебе поискать другую терапию?
– Я умела отлично все скрывать. Я была полна секретов и загадочности, – ответила она с застенчивой улыбкой. – С самого детства я привыкла к тому, что мне по-настоящему не верили и меня не слышали, поэтому я научилась все скрывать. Я умалчивала о том, что мне больно. Скрывала кровавую диарею, не рассказывала об изнасиловании. Мне так хорошо это удавалось, что я успешно скрывала такие вещи и от самой себя. Благодаря тому, что я прятала болезнь, она стала меньше присутствовать в моей жизни. Бывали периоды, когда я практически могла жить «как обычно». Ну знаешь, эта невинная вера в то, что «если об этом не говорить, оно не будет существовать». Мне было комфортно жить вот так. А еще я испытывала чувство вины. Ненавижу его, но виновной я себя чувствовала очень много лет. Из-за болезни, из-за того, что она вредила моей семье, разрушала жизнь. Чувство вины по отношению к моей семье и детям. Вина перед врачами и терапевтами. Я виновата. Потому лучше об этом не говорить, чтобы не чувствовать это снова.
Иногда оказывается, что мы едим пудинг, который готовили не сами, если говорить метафорически. Особенно те из нас, кто вырос в окружении, которое винит нас за события, никак не связанные с нами или причиной которых мы не являемся. Или тем, кто плохо различает ответственность и чувство вины, сложно функционировать без вины.
Чувство вины имеет разрушительную энергию – как критика, как постоянное чувство, что «я не хороший или недостаточно хорош и мне нужно угодить всему миру, чтобы меня полюбили».
Такие тяжелые чувства влияют на ментальное и физическое здоровье и вредят ему. В предыдущей главе мы объясняли, каким образом постоянная стимуляция нервной системы может помешать правильному функционированию кишечника, даже навредить его стенке, привести к появлению синдрома протекания кишечника, к излишней стимуляции иммунной системы и развитию чрезмерного воспалительного процесса. Детям, растущим в окружении, неспособным разобраться с их расстройствами – будь это болезнь или любой другой феномен, который заставляет семью учиться работать с ним, сдерживать его и воспитывать ребенка так, чтобы он вырос и стал взрослым, способным позаботиться о себе, – будет сложно справляться со своими расстройствами во взрослой жизни. Эден выросла без таких инструментов.
– Каким было твое состояние, прежде чем ты решила связаться со мной? – спросила я.
– Я только что пережила еще одну операцию, в этот раз на мою гипервоспаленную прямую кишку. Я понимала, что стома останется со мной до конца жизни. Мне было очень грустно. Я не могла обрести надежду, а затем снова впасть в отчаяние. Знаете, весьма утомляюще чувствовать надежду, а затем снова ее терять. А я прошла через этот процесс десятки, если не сотни, раз во время болезни. Например, в детстве родители нашли мне врача, который на самом деле убедил мою семью, что вылечит меня на 100 %. Мне пришлось поменять имя, зажечь свечи и проводить разные церемонии. Через несколько месяцев кровотечения вернулись, а врач перестал отвечать на телефонные звонки. Я снова почувствовала себя одинокой.
Обещания, которые не выполняются, причиняют боль. Мы знакомы с такими разочарованиями в жизни. А когда вы даете обещание по поводу таких тяжелых болезней, как болезнь Крона, то страх и разочарование становятся еще сильнее.
– Что тогда вызвало перемены, которые привели тебя к тому, что ты подняла телефонную трубку и взялась за дело?
Эден молчала. Ей отлично удавалось молчать. Она молчала целое десятилетие. А тут внезапно заговорила – на камеру, перед зрителями в залах, для книги. Это непросто. Она полностью вышла из зоны комфорта. Эден сделала глубокий