После этого разговора мы больше не беседовали наедине. Остаток дня заняли последние приготовления к похоронам Зары, которые должны были состояться в Пер-Лашез рано утром следующего дня. От князя Ивана привезли огромный красивый венок из белых роз, лилий и адриантума, и, помня данное ему обещание, я сама возложила его на видное место у тела Зары. Изящная фигура покоилась теперь в гробу из полированного дуба, и тонкая мантия из нежного кружева покрывала ее с головы до ног. Безмятежные черты лица никак не изменились, если не считать появившейся твердости плоти: руки, сложенные под распятием, окоченели и казались вылепленными из воска. Я положила венок и остановилась, задумчиво глядя на эту неподвижную и торжественную фигуру. Отец Поль, медленно войдя через боковую дверь, подошел и встал рядом со мной.
– Она счастлива! – сказал он, и радость осветила его почтенные черты.
– Вы тоже знали, что она умрет этой ночью? – осторожно спросила я.
– Ее брат послал за мной и сообщил о предстоящей кончине. Она сама говорила мне и в последний раз исповедовалась и причастилась. Поэтому я был готов.
– Неужели вы не терзались сомнениями… Вам не кажется, что они могли ошибаться? – спросила я с нескрываемым удивлением.
– Я знал Гелиобаса еще ребенком, – ответил священник. – А ранее был знаком с его отцом и матерью и всегда прекрасно понимал безграничность познаний Казимира и ценность открытий, совершенных им. Если бы я скептически относился к вопросам духовности, то не принадлежал бы к своему народу, ибо я тоже халдей.
Более я не сказала ни слова. Отец Поль в торжественном молчании поправил свечи, горящие вокруг гроба. Я снова взглянула на прекрасную, но неживую фигуру передо мной, однако по какой-то причине грустить у меня больше не получалось. Все внутри меня призывало к радости. Почему я должна горевать? Особенно в тот момент, когда воспоминания о благодати Центральной Сферы еще так свежи, и я твердо знала, что счастье Зары теперь было полным. Я вышла из часовни летящей походкой и с легким сердцем направилась в комнату собрать вещи, чтобы все было готово к моему завтрашнему отъезду. На своем столе я нашла книгу в причудливом переплете и тут же узнала ее: «Письма умершего музыканта». Рядом лежала карточка, на которой карандашом было написано:
Зная о вашем желании владеть этой книгой, предлагаю вам принять ее. Она учит счастливой преданности Искусству и безразличию к мнению мира – и то, и другое пригодится вам в карьере.
ГЕЛИОБАС.
Обрадованная таким подарком, я открыла книгу и увидела, что на форзаце написано мое имя и число месяца и года со словами: «La musica e il lamento dell’ amore o la preghiera a gli Dei». (Музыка – это плач любви или молитва богам.)
Я бережно положила сокровище в угол чемодана вместе с пергаментными свитками, содержащими «Электрический принцип христианства» и ценные рецепты Гелиобаса, а покончив с этим, заметила себя в длинном зеркале, что стояло прямо напротив. Я была очарована – не своим отражением, а блеском электрического камня, что носила на груди. Он сиял и переливался, подобно звезде, и был действительно прекрасен – гораздо ярче, чем самые яркие из бриллиантов. Сейчас я могу отметить, что при каждом появлении в обществе мне всякий раз задавали множество вопросов относительно подвески, и сложившееся мнение заключалось в том, что это какое-то новое применение электричества в качестве украшения. Однако ничего подобного: такие обычные прозрачные камни часто можно увидеть на берегах тропических стран. Они обладают свойством поглощать небольшую часть электричества человеческого тела. Ее хватает для того, чтобы камень сиял мощным призматическим блеском. Подобное свойство обнаружил лишь один Гелиобас. Он утверждает: та же самая способность существует у многих других обычно неблестящих камней, что не были испытаны, а поэтому неизвестны миру. «Исцеляющие» камни, или амулеты, до сих пор используемые на Востоке, а также в отдаленных частях Шотландского нагорья (смотрите примечания к переводу Ойсина Арчибальдом Клерком), тоже питаются электричеством, хотя несколько иначе: у них есть свойство в определенных случаях поглощать болезнь и уничтожать ее. Естественно, после их продолжительного использования силы, которыми они изначально обладали, истощаются и больше не приносят никаких благ. В наши дни амулеты из камней считаются простым суеверием безграмотных невежд и плебеев, тем не менее следует помнить: любое суеверие всегда имело в своей основе зерно истины, пусть даже малое. Я могла бы дать очень любопытное объяснение строению орхидей. Эти необычные цветы иногда называют «причудами природы», будто природа хоть раз позволяла себе какие-либо «причуды»! К сожалению, время и место не дают мне сейчас возможности вдаваться в данную тему подробнее; хотя если бы я и вправду когда-то начала описывать чудесные, удивительные и прекрасные горизонты знаний, которые мудрый халдей, до сих пор являющийся мне другом и проводником, открыл и продолжает расширять перед моим восхищенным взором, то вряд ли все, что я должна сказать, поместилось бы в труд даже в двадцати томах. Я же пишу книгу только для того, чтобы поведать о Гелиобасе и о том, что я испытала в его доме, – дальше я пойти не могу. Ибо, как я заметила во введении, хорошо понимаю – лишь немногие из моих читателей, если таковые найдутся, воспримут этот рассказ как нечто большее, чем всего лишь фантастический роман, или признают тайны жизни, смерти, вечности и чудеса Вселенной естественным и научно обоснованным результатом действия кольца вечного электрического тепла и света; однако, согласятся они с этим или нет, могу только вслед за Галилеем воскликнуть: «E pur si muove!»41
Глава XVII
Конец
На следующий день от отеля «Марс» до Пер-Лашез двинулась очень скромная и тихая процессия. Гроб Зары везли на открытой повозке, он был застлан покрывалом из роскошного белого