Любопытно, что весь мой гнев, все мои обвинения в адрес сестры Нены так никуда и не девались, пока мне не исполнилось тридцать. Я так и оставалась семи-восьмилетней девочкой, бунтующей против нее. Насколько счастливее я была бы, если бы вообще ничего не учила! И лишь послав ей чек на школьные принадлежности, я поймала себя на размышлениях о том, как часто сидела с ней в классе первые три года и каких усилий стоил ей каждый мой визит. Не часто прошлое возвращается к тебе по телефонным проводам, давая возможность пересмотреть твою личную историю и не тратить бесконечные тысячи долларов на терапию, если бы у меня возникла идея этим заняться. Я задумывалась о детстве, о моем образовании. Как по мне – это не лучший способ времяпрепровождения, но меня поразил тот факт, что в моей памяти осталась лишь ее раздраженность моим вечным отставанием, а не ее триумфальная победа. Выкрутим ручку громкости: я напоминала Хелен Келлер, затаившую обиду на Энни Салливан за ее бесконечные тычки. Когда у детей в школе Святого Винсента де Поля снова закончился клей, и сестра Нена позвонила мне во второй раз, я предложила сходить в магазин вместе.
Когда я приехала, она ждала меня во дворе кондоминиума в «Грин-Хиллз». Сестры Мелани и Хелен, тогда еще в добром здравии, тоже были дома. Теннис, молитва и привычка мало есть, должно быть, неплохо отвечают основным человеческим потребностям, потому что сестра Нена, казалось, совсем не постарела. Это была все та же женщина, которую я знала в детстве, и это была совсем другая женщина. Она раскрыла руки и обняла меня. Я была одной из ее учениц, одной из тех, кто знает, как много детей прошло через ее класс. Вот что она обо мне помнила: я была одной из ее девочек.
* * *
Мало что в жизни доставляет мне больше радости, чем походы с сестрой Неной по магазинам. Сперва мы покупали только школьные принадлежности, но со временем она призналась, что очень хочет купить скромные сувениры для учителей в школе Святого Винсента, которые были не менее бедны, чем их ученики, и получали крохи от того, что составляло жалованье учителя государственной школы. Она набрала бутылочек с лосьоном для рук, коробок с салфетками, степлеров, леденцов – дары, слишком скромные, чтобы хоть кого-то смутить, но когда мы ходили взад-вперед по торговым рядам «Таргета», складывая все в тележку, она буквально дрожала от радости. Как оказалось, худшее, что есть в обете нестяжания, – невозможность купить подарки тем, кто в них определенно нуждается.
Я постоянно спрашивала ее, не нужно ли ей что-нибудь самой, но прошли годы прежде, чем сестра Нена позволила мне купить что-то для нее. Тогда у нее еще и в мыслях не было попросить меня отвезти ее в отдел оливок. Это случилось гораздо позже, после того, как сестра Хелен перенесла инсульт, после того, как ее лучшая подруга Джоанна умерла от рака – невосполнимая потеря. На протяжении многих лет мы постепенно приближались друг к другу. В какой-то момент я поняла, что все, с кем она была близка, либо умирали, либо уезжали. За эти годы образовалось место и для меня.
– В молитвах я поминаю тебя одной из первых, – говорит она мне. – И не потому, что ты покупаешь мне всякое. – Она наконец поняла, что, делая эти покупки, я становлюсь счастливой, и мое счастье, а не все это барахло, – источник ее радости.
– Я знаю, – отвечаю я.
– Потому что я тебя люблю, – говорит она.
* * *
Я сама так яростно ее люблю, что порой не могу во всем этом разобраться, но попробую. С детства помню ее понимание католицизма: это религия добрых дел и отсутствия лишних вопросов.
– Я люблю католическую церковь, – говорит она мне время от времени.
– Это хорошо, – отвечаю я, чем неизменно вызываю ее смех. Мне кажется, в ней сосредоточено все, что я люблю в нашей религии, в нашей общей вере, требующей самоотверженности и ответственности: приносить суп больным, навещать овдовевших мужей ее ушедших подруг, проявлять упорство, обучая детей, испытывающих проблемы с чтением, – я была не одна такая, оказывается, нас были легионы. Она нянчится с двумя гаитянскими девочками, Исланде и Таней, помогает им с чтением и математикой. Перед сном они просят маму принести к их кроватям телефон, чтобы позвонить сестре Нене, пожелать ей спокойной ночи и сказать, что они прочли молитвы. Я вспоминаю, как она рассказывала о сестрах милосердия, учивших ее в школе, как восхищалась их добротой. Я думаю о том, что мне понадобилось полжизни, чтобы до конца осознать все то, что она сама открыла еще в детстве. (Не сомневаюсь, что училась она лучше меня.)
Сестра Нена довольна своей новой квартирой, хотя она, наверное, и палатке посреди какого-нибудь чулана была бы рада. Счастье – это ее образ мыслей, ее решение. Она часто напоминает мне, что Бог обо всем позаботится, и она настроена не беспокоить Его без надобности. Немного напоминает желание погрузить все коробки до прихода грузчиков. Она не раздумывая возьмет на себя все труды своей жизни, сделает все сама, пока никто не смотрит, чтобы показать Богу, как мало помощи ей нужно.
Все ее заботы в эти дни посвящены сестре Мелани, которая медленно приспосабливается к новой жизни в «Приюте Милосердия». Сестра