Подскочив к нему, Малем сходу отвесил юноше две звонких пощечины, пытаясь привести в чувство:
— Что? — крикнул он ему прямо в лицо. — Приказ? Наступление?
— Нет. — пробубнил Лидой, ошалело вращая глазами. — Оспянка. Там всем конец. Деревню надо сжечь…
Малеммил отпустил парня, и тот в прострации рухнул на задницу. Ангс стиснул зубы. Гвойнан тихо выругался, не став даже ничего говорить.
Кфхан побери! Закончится когда-нибудь этот проклятый богами день?
— Ник, — к принцу подошла Юлланай, — у меня мана почти все. Да и остался только Порыв ветра. А у тебя?
Никаниэль, опираясь на плечо дварфа, выглянул из-за края насыпи.
Он выгорел. Эмоции в дичайшей одури, не выдержав напряжения, забились в щели и отказывались проявлять себя каким-либо образом. Тихая, звенящая пустота в душе и в мыслях.
Перед домами рабочих выстроились ряды последних стражников Лемилша. Их осталось не много — человек двадцать. Выражения лиц украло расстояние, но среди них не было видно ни одного гражданского. Судя по всему, те уже не могли двигаться и лежали в постелях, пораженные страшной болезнью.
Так вот что это были за крики. Витулмон со своими людьми, сбегая от одной смерти, угодили прямо в лапы другой. Нет спасенья. Бежать, сражаться — все бессмысленно.
Из толпы вооруженных мужчин вырвалась тонкая фигура в некогда пышном, а теперь изорванном и изгвазданном платье. Дочь Витулмона. Она бежала назад в город, и ее растрепанные белые волосы трепыхались на ветру, как флаг поражения. Споткнувшись, молодая дворянка упала, но вновь поднялась и побежала дальше.
Когда она подобралась поближе, стало видно, что ее нежную кожу покрывают уродливые красные нарывы, сочащиеся кровью.
За спиной у Ника тихо охнула Юла.
Оспянка…
И этот же момент в ногу аристократки вонзилась стрела. Она упала. До Соколов донесся полный боли девичий крик. Вряд ли неизвестный лучник хотел помучить несчастную, скорей всего промахнулся. И уже следующий выстрел навсегда успокоил девушку.
Медленно но верно солдаты пришли в движение. Последняя атака обреченных. Смерть от болезни или смерть в бою. Они выбрали второе.
Но Никаниэль не мог позволить им заразить кого-нибудь из Соколов. В его запасе осталось всего одно заклинание и последний шанс его применить.
Огненный шар.
Найдя опору в надежном плече Гвойнана, Ник начал произносить особые слова. Он специально не торопился, читая чуть ли не по слогам, чтобы волшебство успело впитать как можно больше маны. Магические каналы опустошались и вновь наполнялись из воздуха, треща от огромного количества перекачиваемой силы.
Проявившаяся огненная сфера росла и ширилась, достигнув размера ведра, потом бочки… Пляшущие по ней языки пламени отражались в глазах каждого Сокола, а от ее нестерпимого жара им приходилось отходить все дальше назад.
И только вечно недовольный дварф продолжал стоять, упрямый как камень и надежный как скала, поддерживая принца. Он давно уже отбросил раскалившийся металлический щит, его трехцветная борода дымилась, но он не сдвинулся ни на йоту. Потому что знал, что нужен и делал то, что должно.
К моменту произнесения последнего слова Огненный шар заслонил весь обзор Нику. Диаметром он сравнялся с ростом самого принца, а Никаниэлю казалось, что он в одиночку пересобрал весь бьюнилиринский дворец, и магические каналы вот-вот лопнут от объема перелитой за это время маны.
С диким ревом заклинание сорвалось с места, оставляя на земле черный выжженный след. Оно, не заметив, смело солдат, мгновенно испарив их вместе с оружием и броней, и взорвалось в самом центре поселения рабочих.
Вспышка, грохот, порыв ветра. Шквал огня на месте еще недавно стоявших домов. И Никаниэль без сил упал на заботливые руки друзей, потеряв сознание от полного истощения.
Глава 65
Тихим безлунным вечером Никаниэль в одиночестве сидел у костра на краю лагеря Черных Соколов. После захвата Лемилша прошло уже больше недели. Отряд вернулся в Еанбриг и встал возле его стен, зализывая раны.
Во время последней миссии обойтись без повреждений удалось единицам, больше пятидесяти бойцов получили серьезные раны, а двадцать один храбрый воин покинул этот мир, навсегда оставшись в сердцах родных и близких.
Среди них был и Садо.
Резкий, грубый, он с первых дней не понравился Нику, приняв сторону Дреши. Однако постепенно Садо влился в коллектив и показал себя надежным товарищем и верным другом. Он до последнего сражался, стоя плечом к плечу и прикрывая соратников. И даже находясь в безвыходной ситуации, он остался верен своим принципам и отвлек на себя внимание Триниада, защитив Юлу, к которой испытывал больше чем просто дружеские чувства. Хоть его попытка объясниться и потерпела неудачу.
За это он поплатился жизнью.
Достойный поступок. Хоть и безрассудный.
Но то, что сделал дальше Ник, пусть и было продиктовано необходимостью, начисто перечеркнуло благородный порыв Садо. Теперь в памяти остальных он останется жадным до чужой плоти чудовищем, мерзкой тварью, чуждой всему сущему, уродом, монстром. Отвратительной нежитью.
Зомби.
Имел ли право Никаниэль поступить так со своим другом? Да даже если и не с другом. Исказить саму суть свободной личности. Отнять индивидуальность и, невзирая на нормы морали, запреты, вмешаться в естественный ход вещей.
Получилось, что по воле Ника, Садо повторил судьбу своих родителей. О которой он так не любил вспоминать, и которая повлияла на всю его жизнь, оставив неизгладимый след в душе и тяжкий груз на сердце.
И кроме того, скольких убил сам принц за тот злосчастный день? Этих жертв хватило бы чтобы заселить средних размеров деревню. А все по указке одного единственного короля, которому захотелось прибрать к рукам месторождение красивых камушков. Все ради денег.
Как глупо…
Никаниэль подбросил в костер корявое полено и пошевелил палкой угли, наблюдая, как вихрем взвились десятки маленьких искорок. Они летели все выше и выше и неизменно гасли. Как и жизни невинных, брошенных в горнило бессмысленных войн.
Неожиданно в сознании Ника раздалась тихая мелодия. Легкая, как пушистое облако, и плавная, как изгибы тела возлюбленной. Она лилась чистым горным ручьем, омывая почерневший от горьких дум разум и даруя мир и отдохновение мятущейся душе.
Словно завороженный, эльф смотрел на пляшущие язычки пламени, качающиеся в такт музыке, и сам уплывал в неведомые дали, унесенный волшебным чувством долгожданного покоя. Простой, но такой нежный и ласковый, словно материнские руки, мотив бережно обнял принца. Он укутал его в теплое одеяло умиротворения, сотканное из пелены безмятежности, и приподняв, воспарил к далеким звездам, где нет места боли, горести и страданиям.
Казалось, что это состояние длилось вечность. А может и один миг. Но мелодия, затихнув, прервалась, исчезнув так же внезапно, как и возникла. По щекам Ника бежали слезы, но он и не думал