После этого мы потеряли еще двух блокадных друзей Федора Григорьевича, о которых я писала раньше: Николая Ивановича Потапова и Александра Георгиевича Друина. После войны и блокады они часто болели. О жизни каждого из них можно написать роман. Это были друзья, спутники жизни.
* * *
Нашим соседом по даче был Василий Павлович Соловьев-Седой. Долгое время мы не были знакомы. Но как-то в музыкальном магазине мне удалось купить ноты «100 песен Соловьева-Седого», и я решила зайти к нему на дачу за автографом. Вышла его жена Татьяна Давыдовна. На мою просьбу она сказала: «Что же это мы, соседи, будем на ходу обмениваться автографами? Василий Павлович зайдет к вам и принесет эту книгу с автографом». На другое утро Соловьев-Седой действительно пришел к нам и принес мою подписанную книгу. Я накрыла завтрак на веранде, но Василий Павлович ни к чему не притронулся. Беседовали об искусстве, о литературе.
Бывали часто в Большом зале филармонии на концертах. В декабре 1992 года в Санкт-Петербургской капелле прошел ряд концертов ко дню рождения Г. В. Свиридова. На концерте и на репетициях присутствовал автор. Творческий союз Свиридова и руководителя Капеллы В. А. Чернушенко был давним. Георгий Васильевич неоднократно приезжал в Петербург и принимал участие в репетициях хора Капеллы.
В то время сын Григорий был студентом 5-го курса консерватории. И как-то в разговоре с проректором консерватории А. С. Белоненко, племянником композитора, он обмолвился, что на следующий день собирается ехать в Москву. А. С. Белоненко спросил: «А на каком поезде?» Григорий ответил. «У меня к вам просьба, согласились ли бы вы сопровождать в Москву Георгия Васильевича?»
Оказывается, Свиридов в тот же день возвращался в Москву, и почему-то у него не было сопровождающего. «Так мне посчастливилось, – рассказывал Гриша, – путешествовать в одном купе с великим композитором, живым классиком. Сколько моих приятелей мечтали бы оказаться на моем месте! В результате мне мой плацкартный билет бесплатно обменяли на билет в спальном вагоне. В дорогу я захватил партитуру “Курских песен”. Конечно же, мне хотелось иметь авторский автограф. Кроме того, я это произведение собирался дирижировать на выпуске, поэтому решил воспользоваться случаем, чтобы задать автору какие-то вопросы. Но Георгий Васильевич оказался очень скромным человеком. Разговорить его о его собственном творчестве оказалось трудно. Зато с готовностью он говорил о творчестве других. Вспоминал своего учителя Д. Д. Шостаковича, работоспособностью которого он восхищался. Говорил о литературе, с большой теплотой говорил о творчестве Валентина Распутина, близкого ему по духу писателя. Но в какой-то момент мне удалось свести наш разговор к его творчеству. Мне интересно было, как у одного автора укладывается два мира: мир Маяковского в “Патетической оратории” и мир Есенина в “Поэме памяти С. Есенина”. Для меня это были два исключающие друг друга мира. А для Свиридова и то и другое была Россия. В ее историях и противоречиях. Было холодно. Григорий Васильевич замерз, и я попросил у проводника дополнительное одеяло для него. Перед сном он подписал мне партитуру “Курских песен”. А рано утром поезд прибыл в Москву, где Свиридова уже встречали. После этого мы еще раз встретились с ним на концерте в Капелле. Он узнал меня и очень тепло приветствовал. На этом концерте присутствовал и митрополит Иоанн Снычев. И тогда на моих глазах произошла первая и последняя встреча этих двух великих людей».
Я тоже присутствовала вместе с Федором Григорьевичем на концерте в честь юбилея Свиридова. Дмитрий Хворостовский исполнял вокальный цикл на стихи С. Есенина «Отчалившая Русь». Это был потрясающий концерт. Я почувствовала, что присутствую на большом историческом событии. Запомнилась одна фраза Георгия Васильевича: «Чувство восторга! Его надо беречь, потому что оно с годами проходит».
* * *
Однажды мы вернулись из очередной поездки в Москву, а